Сидни Чемберс и кошмары ночи
Шрифт:
— Наверное, тот, кто фотографировал меня, когда я была дебютанткой. Довольно эффектный, однако уже стареющий повеса. Во что-нибудь вляпался?
— Пока не знаю.
— Помнится, у него прямо на лбу было написано, что он одно большое злоключение.
— Ты нашла его привлекательным?
— Это наводящий вопрос. Мужчины обычно такие не задают. Им ненавистна мысль о конкуренции. Он фотограф, Сидни, это не мой уровень.
— Я постоянно забываю, что твой будущий брак подразумевает социальный аспект.
— Не забывай о моих родителях
Сидни мог представить, как Марден растрачивает чужой капитал.
— Мудро поступаешь, Аманда.
— Не понимаю, почему ты меня об этом спрашиваешь? Мне не хочется ни о чем подобном говорить. Терпеть не могу, когда меня учат, кого любить, а кого нет. Отвлекает внимание и мешает работе. Ты-то ладно. У тебя хоть что-то есть на уме.
— Я бы не утверждал с такой категоричностью.
— Ради бога, Сидни, почему ты не покоришься неизбежному и не покончишь с этим? Хильдегарда — прекрасный вариант, и я вижу, ты постоянно думаешь о ней.
— Ситуация весьма запутанная.
К Сидни вернулись тревоги, связанные с его ухаживанием за Хильдегардой. Нужен ли он его возможной суженой? Что, если Хильдегарда приедет в Гранчестер, а потом все обернется для нее как и в первый раз — неудачей? Сумеет ли он помочь ей преодолеть боль и страдание, как она того заслуживает?
— Ситуация становится запутанной, если накручивать себя, — заявила Аманда. — Не существует подходящего и неподходящего времени. Взгляни на моего брата: не тянул с разводом — и премного доволен.
— Большая разница между разведенной женщиной и вдовой. Но есть и преимущества — они уже все повидали. Знают опасности семейной жизни и могут что-то исправить, пока все не распалось. Нужно пользоваться их опытом и учиться у них.
— Ты прав.
— Иногда, Сидни, надо действовать с надеждой, и будь что будет.
Жилище Джерома Бенсона было настоящей кунсткамерой. Стены передней комнаты украшали образцы искусства таксидермиста, в основном рыбы: пара окуней, три или четыре щуки, губастая кефаль, форель, карп, камбала, плотва. В следующей комнате все оказалось еще любопытнее — там чучела изображали целые сцены (лиса, поймавшая фазана, два дерущихся на шпагах горностая), дальше — настоящая жуть: двухголовый ягненок, мумия кошки, броненосец с мыльницей, в которой лежала модель человеческого глаза.
Диккенс испугался, увидев голову овчарки на деревянном щите и терьера под овальным стеклянным куполом. И поджал хвост, когда к ним приблизился Бенсон. Прежде Сидни не видел, чтобы его собака так оробела в присутствии человека.
— Полагаю, вы пришли по поводу совы? — произнес хозяин. — Но я ведь все разъяснил в прошлый раз. Уверяю вас, у полиции достаточно неотложных дел в городе, чтобы ехать за две мили в Гранчестер по поводу какой-то птицы.
— Я так не считаю.
— Не вижу причин, почему я должен оправдываться, тем более перед вами. У меня есть журнал регистрации, куда заносится каждая особь, и разрешение на занятия таксидермией. Я использую только тех животных, которые умерли. Друзья присылают мне экземпляры из-за рубежа, и я сотрудничаю с «Викторианой». Одно время работал для «Купера». Вы слышали о нем?
Сидни смутно помнил посещение в детстве музея Вальтера Поттера в Корнуолле с его странными антропоморфными диорамами: играющими в карты белками, котятами на свадебной вечеринке и вызволяющими друг друга из капканов крысами.
— Я не знаком с таксидермией. Вы специализируетесь на каких-то определенных видах животных?
— На птицах, — ответил Бенсон.
— Почему?
— Они красиво умирают…
— Не знал.
— Падают на спину, свернув голову набок, и получается форма сердца. Я стараюсь увековечить их красоту.
Сидни вспомнил фотографа Дэниела Мардена, мечтавшего продлить мгновение до вечности.
— Некоторым животным суждено исчезнуть. Вот в чем смысл моего ремесла, каноник Чемберс. Хохлатую пеганку в последний раз видели в 1916 году, медососа с острова Лейсон в 1923-м, кубинского попугая ара в 1864-м. Благодаря таксидермии мы знаем, как они выглядели.
— А как насчет совы?
— Я не убивал сову, каноник Чемберс. Птица умирала, а я ждал ее конца.
— В таком случае зачем вы носите ружье?
— Закон разрешает владельцам лицензии на оружие отстреливать хищников и вредителей. Кроме того, я ношу его для собственной защиты. Люди с подозрением относятся к моим прогулкам. Мне уже угрожали.
— В связи с чем?
— Многим кажется, будто меня интересует не дикая природа, а они сами.
— Вы говорите о влюбленных парочках?
— Я же сказал, что мне приходилось выслушивать угрозы, и теперь часто оставляю дома бинокль, потому что он вызывает еще больше подозрений.
— Но вы все-таки бродите в сумерках?
— Это лучшее время искать то, что мне нужно для работы. И еще: я ценю свободу.
Сидни заметил, что, кроме брошюр по таксидермии и прайс-листов на чучела, на столе лежал экземпляр журнала «Салтри». Уж в нем-то нет никаких мертвых птиц.
— Вы хорошо знакомы с Дэниелом Марденом? — спросил он.
— Марден делает фотографии для моей брошюры. Причем высокопрофессионально.
— Он ваш друг?
— Я бы не назвал его так, но у нас общие интересы.
— Например?
— Почему я должен перед вами отчитываться?
— Входит в эти интересы фотографирование юных девушек?
— В женской красоте нет ничего дурного.
— Я не утверждаю, что есть, но не говорил «женской», а сказал бы «юных девушек».
— Вряд ли вы в этом разбираетесь, каноник Чемберс.
— Верно, — раздраженно произнес Сидни и продолжил: — Не имеет ли это связи с идеей быстротечности времени? Животные застыли в одном вечно длящемся мгновении. Не играет ли фотография такую же роль? Вы видите нечто прекрасное и хотите сохранить?