Сидр для бедняков
Шрифт:
Воскресный полдень я провел на канале. Бродил по берегу и смотрел на тихую воду; в пять часов из города сквозь туман донесся колокольный перезвон. Нефтехранилища, коротко подстриженная трава и красная черепица. Я шел по дорожке, которая летом служит приютом для влюбленных парочек. Но сейчас зима, и листва не скрывает сиротливой хрупкости веток. Я остановился. С земли на меня смотрела какая-то птица. Она была одна. И, как я, тихо занималась чем-то ненужным и бесцельным… На следующий день я пошел в библиотеку, ничего интересного для себя не нашел и направился было домой, но на выходе столкнулся с Баукампом: поставив велосипед, он весело поднимался по лестнице.
— Что ты здесь делаешь?
Я вернулся с ним в читальный зал и смотрел, как он роется в книгах: список рекомендованной литературы, заказы, новые поступления. Нагруженные книгами, мы опять пошли к нему. Он смеялся, смотрел на меня и смеялся. Я видел, что он счастлив.
— Ты любишь музыку? — спросил он.
В комнате стояло пианино, и он начал играть. Из «Трехгрошовой оперы» и веселые французские песенки. Баукамп подпевал себе и одновременно болтал о прелестях студенческой жизни. Были у него и пластинки: та же «Трехгрошовая опера», которую я, кстати сказать, слышал впервые, и студенческий гимн «Гаудеамус игитур», торжественный и мощный. Я слушал. Баукамп смотрел на меня с таким гордым видом, будто сам сочинил этот гимн, и музыка рождала во мне какую-то тоску, страстное желание самому стать студентом. Гейдельберг.
Я просидел у него до четырех часов ночи, потягивая пиво и слушая музыку; когда я наконец отправился домой, Баукамп вручил мне университетский справочник и анкеты для поступающих. Я поблагодарил со слезами на глазах и был совершенно счастлив.
Я в самом деле решил, что стою на пороге новой жизни, и с этим чувством улегся спать: завтра предо мной откроются заветные врата. Но когда наступило «завтра» — я проснулся и сел на край кровати, — от того чувства не осталось и следа. Гейдельберг, «Трехгрошовая опера»… Я видел окно, туман и ничего больше: все исчезло. К тому же пора было на работу, в «Громако». Анкеты остались незаполненными.
На пасху состоится конфирмация, прием в общину новых членов. Я был заинтригован. Кто это будет? Те, кого незримо окружало одиночество, люди со страдальческим и светлым взглядом, безмятежно стояли у решетчатой двери; парни болтали, молоденькие девушки пересмеивались и бродили между скамьями, разыскивая друг друга, — этих я презирал. Мне казалось, что они, наделенные неустойчивым характером, не в состоянии обрести настоящую личную веру. Сверкающее воскресное утро наполнили первые звуки органа, и через всю церковь гуськом потянулись молодые мужчины и женщины. Наконец процессия замерла, и я увидел Аделхейд и Мари. Они были, как всегда, рядом, обе в строгих темных костюмах. Я ничего не понял и чуть не рассмеялся — при виде столь откровенного легкомыслия. Мне захотелось предостеречь присутствующих от их молодости и незрелости, я имею в виду незрелости их духа, но было поздно: началось представление конфирмандов, и они, гордо откинув причесанные и завитые головы, отвечали громким и энергичным «да». Аделхейд и Мари тоже. Я почувствовал, что они больше не принадлежат мне, что в этот момент я потерял их.
Запели псалмы. Все встали. «Благословен будь, первенец времен» — волнующий псалом, стекла дрожали от его звуков. Прихожане сели, склонив голову и погрузившись в молитву «от сердца к сердцу». Да, и мне тоже было что им сказать. После окончания службы все устремились на улицу, и я тоже, остановившись, однако, у выхода, чтобы увидеть кого-то. Кого? Мне следовало бы знать: никого,
Я сразу же отправился за город, в Патерсволде. Пообедал в «Двух провинциях». Потом взял напрокат лодку и стал грести к озеру. Было тихо. Я сложил весла и лег на спину, предоставив лодку волнам. Издалека доносился шум города, ближе, на дамбе, трещали мотоциклы, но я не обращал на них внимания. Под днищем зашуршала земля. Лодка уткнулась носом в небольшой островок. Я вышел на берег. Вперед, подумал я и решительно, как следопыт, двинулся сквозь кусты. Через несколько шагов я наткнулся на солдата, который лежал в траве со своей девушкой. Девушку я знал. Это была Али Баккер. Она жила по соседству. Али лежала на спине и испуганно смотрела на меня. Я поздоровался с ней, повернулся и пошел назад к лодке. На обратном пути я смотрел, как островок становится все меньше и меньше, и думал об Али, которая все еще лежала там и, вероятно, нуждалась в помощи.
На лодочную станцию я вернулся только на закате, когда стало заметно холодать. В «Двух провинциях» взвесился на мудреном аппарате, который не только указывал вес, но и мог предсказать будущее. Потом отправился в расположенный рядом луна-парк и сел за столик. Подставив лицо ветру, я погрузился в поток сиюминутных ощущений и перестал думать об Али Баккер. Принесли кока-колу. Но глаза Али все еще стояли передо мной — кажется, я не ошибся: девушка была глубоко несчастна.
В парке были качели, карусель, горка для катания, закрытая сейчас, дальше над водой качался цепной мостик. Тихо, дети уже разошлись по домам (пора спать), неподвижно застыли качели, и только у воды толпилась группа мужчин и женщин, они толкались, дергали друг друга за руки, взвизгивали, потом один, самый смелый, перебегал по шаткому цепному мостику на другую сторону, останавливался с победоносной улыбкой и большими скачками возвращался обратно, уступая место следующему. Каждому хотелось испробовать эту забаву один раз, потом другой и третий, пока кто-нибудь не оступался и не падал в воду, вызывая взрыв оглушительного хохота. И тут я увидел Регину.
Она стояла немного поодаль, спиной ко мне. Ей не хотелось ничего пропустить, и в то же время она отходила в сторонку, чтобы уступить место очередному прыгуну. Когда раздался новый взрыв хохота, Регина обернулась и посмотрела прямо на меня…
Она меня не знала. И все-таки посмотрела. Потом оглянулась еще раз. Я сделал ей знак рукой, что она тоже должна рискнуть и перебежать через мост. Она улыбнулась, но моему совету не последовала. Во время всего этого веселья я наблюдал за ней, и, когда вся компания отправилась в ресторан ужинать, тоже встал и тоже вошел в ресторан, сев таким образом, чтобы Регина могла меня увидеть, и снова поймал ее мягкий, парящий взгляд… Я вышел. Мой велосипед так и лежал на обочине дороги; уже совсем стемнело, под деревьями стояла их машина, фирменный фургончик, на который я вначале не обратил внимания.
Доехав до Элде, я повернул обратно; у ресторана уже никого не было. Я записал в записную книжку название фирмы, которой принадлежала машина, и привел в порядок свои заметки. В ту ночь я спал крепко.
Когда я проснулся на следующее утро, солнце уже заглядывало в комнату. Я думал о Регине. Во сне я отчетливо видел ее фигуру, руки, заложенные за спину как бы в ожидании чего-то. Меня? Я был взволнован, но, как только встал, ее образ расплылся, я больше не мог удержать его в памяти. Посмотрел из окна вниз на лабиринт улиц, где в этот ранний час несколько человек пытались отыскать центр — кривое зеркало. Со своего наблюдательного пункта я мог бы указать им дорогу.
После завтрака я выехал из дому, на велосипеде. Великое переселение на юг уже началось: родители с детьми на багажнике, веселые спортивного вида девушки; я влился в общий поток и нажал на педали. В каждой женщине мне чудилась Регина; поездка на велосипеде превратилась в паломничество, в крестовый поход во имя Регины. Так или иначе я старался ради нее и потому гнал во всю мочь.
У Юббены я свернул с шоссе и затрясся по проселку в направлении Тарло. Здесь воскресенье чувствовалось больше. На деревенской площади стояла группа стариков, занятых бросанием камешков, видимо, это была какая-то местная игра. Из Тарло я направился в Аудемолен, постоял на мосту через Аа, посмотрел на воду и поплевал вниз, а оттуда прямым ходом назад в город. Вернулся я уже после полудня, улицы казались новыми — обновленная земля. Мефрау Постма дома не было, и, воспользовавшись случаем, я принял ванну, затем повесил ее нейлоны на место и опять вышел на улицу. Прогуливаясь по Херестраат, я разглядывал девушек, но видел одну Регину. О Регина!
Вечером пошел в кино. Из записной книжки: Второй день пасхи, 7.15, они в луна-парке (сон). Запускают воздушные змеи. Мефрау Постма тоже здесь. Ее змей поднимается на туго натянутой бечевке выше всех, но тут ко мне подходит Икс (Регина) со сломанным змеем, на ее глазах слезы. Я привожу змея в порядок, и он взмывает в воздух — еще выше, чем змей мефрау Постма. Кафе «Таламини» снова открыто. Видел Аделхейд и прошел мимо. Вот. Девушки без совести и чести (кинофильм).