Сидр для бедняков
Шрифт:
На пляже стало многолюднее, веселее. В полосе прибоя перекидывались мячом девушки. Я подошел к ним, поиграл в мяч, но хранил молчание.
Вечером я увидел Эстер. Решив переночевать где-нибудь на ферме с кемпингом, я отправился в глубь острова, там-то, на ферме Купидона, я снова встретил их. Три путешественницы отважно дефилировали со всеми своими припасами по территории кемпинга, являя глазу зрелище неутомимой деловитости. Я принялся распаковывать вещи; стоя в сарайчике, я мог в оконце видеть всех троих. Эстер. Эстер в красном свитере: подняв руки над головой, она развешивала на веревке купальник и чулки. Во рту она держала прищепки, блестевшие на солнце. Потом ушла в палатку.
Кроме
Я приготовил себе постель и пошел прогуляться в лес. Накрапывал дождь, деревья источали терпкий запах. Вдали куковала кукушка, но никто не откликался на ее зов. Когда стемнело, я отправился в Вест-Терсхеллинг и там, на площади, в тесных улочках, вдруг почувствовал себя как дома, словно попал в родной город. По улицам прохаживались люди, у лавчонок горели карбидные фонари; я потолковал с одним из старожилов. Мы пошли в гавань и остановились у воды. Была туманная, безлунная ночь. Мой собеседник рассказывал о прошлом этих мест, об эпохе плаваний в Россию. Мы стояли на краю причала, и мне казалось, что только с этого места и можно плыть в Россию. Но все это в прошлом.
— Нет, не в прошлом, — сказал мой собеседник, — просто мир стал больше, и теперь мы плаваем повсюду. Нет, кажется, страны, где бы мне не довелось побывать, по крайней мере если говорить о приморских странах, и все-таки я вернулся домой. Все возвращаются домой.
По дороге в кемпинг, не сбавляя скорости на поворотах, я думал о том, что тоже хотел бы остаться на этом острове до конца дней. Я был одинок, и я был счастлив. В кемпинге все уже крепко спали.
На следующий день был дождь. Я пошел к морю, к прибрежной отмели, безымянно-серой, пахнущей гнилью. Остановился на дамбе среди пасущихся овец, которые сразу перестали жевать, и долго смотрел на узкую полоску берега на горизонте — там Нидерланды. Там кипит жизнь, думал я. Там живет человечество, рассеянное по городам и весям, любит, ненавидит, — и так из века в век, а где людей нет, там тихо, там всегда тихо… Это уже была философия. В просвете между тучами показалось светлое пятно, будто кончик зажженной сигареты, глаз господний. Слезай, мысленно сказал я; будь я бог, я не сидел бы там наверху богом мертвых, пронизывая туман огненным оком. Слезай! Светлое пятно исчезло.
Дальше по берегу два рыбака ставили верши, шесты торчали из воды до самого горизонта; лавируя между бакенами, к берегу приближался пароходик, на котором я прибыл на Терсхеллинг. Я пошел по дамбе, стараясь не отставать от пароходика, и добрался до гавани почти одновременно с ним. Пароходик уже причалил. Люди на набережной размахивали руками, наконец подали трап, и отпускники сошли на берег с чемоданами и в солнечных очках, смеющиеся, шумные, отважный взор устремлен в безоблачное будущее… смертные…
Из-за моря, клубясь, поднимались облака и простирали свои гигантские хоботы надо мной, надо всем островом. По дороге проехал маленький, как муравей, малолитражный автобус с отдыхающими. В окрестностях Формерюма виднелась ветряная мельница. Мне даже казалось, что я вижу в дюнах любителя птиц. На первом этаже маяка разместилась выставка птиц, разбившихся о маячный фонарь с 1912 года; я осмотрел ее и подумал, что та редкая птица, наверное, тоже попала сюда, надо будет сказать об этом нашему орнитологу. Так я провел несколько дней. Бродил по дюнам, был на морском кладбище, дошел в восточном направлении до столба с отметкой двадцать пять километров, слонялся на пляже среди отдыхающих. Высоко поднимая ноги, я переступал через девушек в бикини, мне очень хотелось заговорить с ними, но я не знал как.
Однажды вечером я остался в кемпинге. Звучала музыка. Собравшись в кружок, сидели девушки, я присоединился к ним. Тогда я в первый раз заговорил с Эстер. Со словами «о прекрасная незнакомка» я упал на траву рядом с ней и, не услышав ответа, добавил:
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, менеер.
Солнце зашло. Купидон набрал сушняку и разложил костер. Мы смотрели на огонь, девушки запели, как умеют петь только девушки, грустную песню. Мы еще ближе пододвинулись к костру, и я почувствовал, как нога Эстер коснулась моей. Немного погодя она встала и пошла в палатку за пледом, но, вернувшись назад, уже не села рядом со мной.
— Хорошо, — сказала она, завернувшись, как индианка, в плед. — Никому не холодно? А мне тепло.
Это случилось после того, как Купидон рассказал местную легенду. Было тихо, шумел ветер, время от времени кто-нибудь подбрасывал ветки в костер — и тут меня прорвало. Неожиданно для себя я вдруг начал:
— Забавно смотреть… — и продолжал уже без остановки, четко и внятно.
Люди глядели на меня, а я говорил. О годах одиночества, о плоти и о душе, о здоровье и взыскательности. Ветки трещали в огне, а я рассказывал о своих исканиях. О городе, о том, сколько я передумал о нем в своей комнате, о том, что хотел бы сделать с ним, с его людьми.
— Людей нужно застать врасплох, — сказал я, — иначе ничего не получится.
Яснее я объяснить не мог, но фермер Купидон понял.
— Самое лучшее во всех этих вечерах, — сказал он, — это то, что встречаешь разных людей и слушаешь, что они говорят. А речей вроде ваших, — повернулся он ко мне, — я еще никогда не слыхал. Сколько вам лет?
Я ответил. Он сказал, что до сих пор не встречал человека, который был бы так молод и одновременно так… умудрен опытом.
Все разом посмотрели на меня. Эстер тоже. В ее взгляде промелькнула неуверенность, как у большинства девушек, которым я выкладывал свои идеи. Пожилая женщина поинтересовалась, что же станет с миром, если все люди будут думать, как я. Я ответил, что это невозможно, все люди не могут «так думать».
— Достаточно одного человека, — сказал я, — если только он обладает силой.
— Какой силой?
— Сила — это люди, которые тебя слушают. Это слово, — быстро добавил я.
— Бог, значит, — подытожила женщина.
Она сидела по другую сторону костра, и мы переговаривались через огонь. Разгорелся спор о том, что такое бог, как нужно его представлять, существует ли загробная жизнь.
Я не участвовал в общем разговоре. Костер угасал, стало холодно. Девушки поднялись, я тоже. Я помог им собрать пледы, чувствуя незримую связь с ними. Потом, пожелав спокойной ночи, удалился в свой сарайчик и, раздевшись, записал при свете карманного фонарика результат сегодняшнего дня. Вот запись от 30 июня: Эстер — функция — разговор = чудо.