Сидящий на краю
Шрифт:
Потом его, словно простую вещь сдвинули в сторону, и в круг вступила Яавдай.
– Полно врать, - сказала она, повернувшись к охотнику.
– Всё равно не умеешь. Где ты его спрятал? Говори, ничего с ним худого не будет.
"Опять своего добился, кровосос, - думала она в отчаяньи.
– Со всех сторон обошёл..."
* * *
Большое озеро, изрезавшее заливчиками топкие берега, покрытое дюжинами островов и чуть ли не до половины затянутое ковром плывуна, считалось самым что ни на есть гиблым местом. Древние болотные оройхоны были залиты ядовитой слизью, но там было нельзя утонуть, разве что полезешь в шавар и провалишься в нижний ярус прежде чем тебя зажрёт гвааранз или иной сказочный зверь. Озёрные топи, такие похожие с первого взгляда на мокрый оройхон, изобиловали бездонными окнами и ямами, чуть прикрытыми цветущей травой. Эти ловушки взяли с людей немалую плату, прежде чем охотники научились избегать их.
Ёортон ходил по зыбям уверенно, поскольку как и все мальчишки, нередко промышлял болотной птицей, не брезгуя ни свистуном-куличком, ни жирной облинялой кряквой. Таалай не отставала от него и даже то и дело пыталась вылезти вперёд, так что Ёортону пришлось одёрнуть зарвавшуюся сопливку и напомнить, кто здесь главный.
Позади мокрвивин земля вставала дыбом, там крутым кряжем громоздились каменные тэсэги, на вершинах которых в незапамятные времена выросли из занесённых ветром семян кривые, избитые непогодой деревья. Местами среди каменных стен чернели полускрытые цеплючим кустарником пещерные провалы шаваров. Одни из них были огромными и уходили в неизведанные глубины, другие оказывались так малы, что человеку не вбиться. Но все вместе они делали Заболотное Угорье местом весьма подходящим, чтобы прятаться там, ежели привалит вдруг такая нужда.
Одно время укромные каменные норы облюбовали одичавшие племена, получившие у охотников презрительную кличку "жирхи". Эти убогие существа, среди которых, должно быть, не осталось уже никого из помнящих былую цивилизованную жизнь, всё же представляли немалую опасность. Они грабили всех, не считаясь ни с законом, ни с обычаями, не щадя ни единой живой души и уничтожая всё, что сделано людьми. В свою очередь, земледельцы и охотники, люди Моэртала или Ээтгона, да и просто воровские роды, забывали свои разногласия, когда речь заходила о жирхах. Люди, переставшие быть людьми, куда опаснее самого дикого зверя.
В конце концов, "не знающие огня" были вырезаны почти поголовно, разрозненные орды уцелевших обитались теперь где-то в неизведанных краях, благо что бежать им было куда. А в мрачных шаварах Угорья и сейчас ещё можно найти человеческие костяки, изгрызенные острыми зубами пронырливых трупоедов. Настоящий, древний шавар хоронил надёжнее - там и костей не оставалось.
Ёортон облюбовал для житься пещеру с двумя узкими, едва ползком пролезть, выходами. Натаскал валежнику и сложил кострами около выходов. Когда прячешься от людей, нельзя жечь огонь, но иметь дрова под рукой - нужно. Конечно, косматый не протиснется в узкую дыру, но есть и другие опасности, от которых одиночка может оборониться только огнём. Например, набежит невесть откуда стая тощих зверей, прозванных пархами за голодную хищность и длинные усы - и всё, никто уже не найдёт одиночку, а в тесном шаваре прибавится новая кучка набело обглоданных костей.
Таалай помогала ему, и Ёортон вдруг обратил внимание, что даже когда она совалась вперёд, как в трясинах, она делала это молча, как и положено в лесу, где главное - молчание, чтобы не всполошить добычу и не привлечь плотоядного внимания сильного зверя. Таалай наломала лапника для постели и нагребла ворох сухих листьев, всё так, чтобы не оставлять слишком уж заметных следов. Надёргала в сырой ручьевине жгучих луковиц дикого чеснока и даже силки поставила на водяную тукку, но втихаря, чтобы Ёортон не увидел. Не годится женщине промышлять даже мелкого зверя, когда рядом есть охотник. Силки Ёортон, конечно, обнаружил, но промолчал - пусть девчонка тешится. Сам Ёортон изготовил полдюжины тонких дротиков - тяжёлое копьё не годится для охоты в плавнях - и сумел подбить пару молодых гусят - добыча не слишком почётная, но зато вкусная.
Птиц они съели сырьём, зажёвывая сладковатым мясом едучие луковицы, расстелили поверх лапника жанч Ёортона и улеглись спать, тесно прижавшись друг к другу и накрывшись детским жанчем Таалай.
Казалось, можно было бы спать спокойно: след через мокривину они не натропили, так что сторонний человек не сможет их отыскать, зверей тоже можно не бояться - оба выхода заложены шипастыми кустами, а рядом приготовлен сложенный в костры хворост. И всё же, Ёортон не мог уснуть. Лежал, буравя широко раскрытыми глазами шаварный мрак, слушал тишину. Тишина была беспросветная, и только лёгкое дыхание Таалай редило её. Не должно быть в мире такого молчания, человек не может его выдержать, и обезумевшее ухо начинает слышать то, чего нет и чему не следует быть под сенью алдан-тэсэга.
Маленький скучный мир, похожий на шкатулку полную женских безделушек, кричит на разные голоса, хрипит от боли, мечется, ища спасения. Куда бежать, запертому между четырёх стен? Всхлипывает, плюясь смердящей влагой колдовское зеркало далайна, и на берег лезет живущая по ту сторону древняя жуть - многорукий бог, добрейший Ёроол-Гуй, повелитель мира, задавленный много лет назад злым колдуном илбэчем. Кричали запертые в игрушечный мир люди, мчались по тэсэгам, пытаясь скрыться от ненасытной алчности голодного бога, хрипели, умирая в его заботливых руках. Что из того, что мир игрушечный - люди в нём настоящие и более чем настоящий божественный аппетит. Не так говорили о Ёроол-Гуе скорые на забывчивость люди, где он, многозаботливый бог?
– о своей утробе заботится. Одна бабка Яавдай говорит правду и за то прозвана илбэчкой.
Ёортон впервые видел такое в забавном несуществующем мирке, где он привык бесцельно и безмятежно гулять, не особо задумываясь, что с ним происходит. Теперь он стоял в полной растерянности и лишь, когда кривые, как болотные коряги, руки потянулись к нему, он, опомнившись, кинулся бежать, хотя и видел, что не успеет сделать и трёх шагов. Но неожиданно от первого же толчка земля осталась далеко внизу, и он облаком летучего пламени проскользнул между дрожащими от жадного нетерпения конечностями пирующего бога и взвихрился под самые облака.
"Сон! Это сон!
– вспыхнула радостная догадка.
– Во сне я могу всё! Я умею летать, я могу победить кого угодно, даже самого Ёроол-Гуя! Это замечательный сон!"
Ёортон сделал круг под самым небом, едва не касаясь тёмных ночных облаков, и с высоты оглядел свой мир. Мир казался ещё меньше, чем виделось в прошлые разы, вернее, в нём было меньше земли. Почти всё пространство занимало живое, неспокойное и недоброе зеркало далайна, и лишь восемь квадратиков суши лепились друг к другу, окружённые со всех сторон густой влагой.
"А ведь там негде спрятаться от Ёроол-Гуя!
– вспомнил Ёортон рассказы бабки.
– На этой земле многорукий бог может достать до любого места."
Оставляя искрящийся след, Ёортон спикировал с высоты и встал на холодном камне в своём привычном облике. Неподалёку на соседнем оройхоне ёзрал бесчисленными руками легендарный повелитель мира. Рядом в темноте возились люди - те, кто ночевал здесь, и кто сумел вырваться с обречённого оройхона. Из тьмы доносились плач и проклятия - вряд ли эти отрывистые звуки были благодарственными молитвами.