Сигнал надежды
Шрифт:
Возникшая в нём девушка показала пареньку, топтавшемуся внизу, небольшой свёрток и жестом объяснила: «Это тебе». Паренёк отрицательно покачал головой, но девушка повелительно повторила жест: «Тебе!» — и, привязав свёрток к верёвке, быстро спустила его вниз. Анатолий Егорович давно уже держал Таню за руку: смотрите, мол, смотрите. И Таня смотрела. Как только паренёк отвязал свёрток от верёвки, девушка захлопнула окно и исчезла.
— Понятно? — спросил Таню Анатолий Егорович.
— Нет, — ответила Таня.
— Ах непонятно? Тогда идите сюда.
Анатолий Егорович потащил Таню к другой стороне застеклённой лоджии, и Таня увидела, как из-за угла старинного корпуса появился паренёк со свёртком. Оглядевшись по сторонам, он разорвал несколько слоёв бумажных салфеток, под которыми обнаружился бутерброд. Паренёк начал жевать его, трескать за обе щеки, как недавно сказал профессор Корнильев.
— Это вам не «чуть-чуть», — сказал Анатолий Егорович. — Она ему больничные тефтели послала! Ничего так не хочу в жизни, как оказаться на его месте. Наверно, они студенты. Поженились против воли родителей. Бедствуют, но счастливы. Мне этого уже не пережить никогда.
Таня сидела за столиком дежурной сестры. Она была очень огорчена, и Маша её утешала:
— Подумаешь, хлопнул дверью! Да ты ему скажи, кто эта зануда, которая мужа больничным пайком кормит, и всё в порядке. Я их хорошо знаю. Никакие они не студенты.
— А кто? — спросила Таня.
— Подрядились на стройках работать, чтобы квартиру по десятипроцентке получить. Получили недавно. Купили чешский гарнитур. А теперь она в больнице — кирпичей натаскалась, а он — сама видела. Скажи своему хрычу, чтоб за них не беспокоился. У таких через год автомобиль будет, если с голода не помрут. А хочешь, я сама скажу.
— Ни в коем случае! — испугалась Таня.
Анатолий Егорович сидел на кровати, рассматривая своё лицо в карманное зеркальце. Потом сказал решительно:
— Ребята, у кого тут острый нож был? Что-то жрать охота.
— Пассажир Сергей Павлович Лавров! Подойдите к кассе номер пять. Пассажир Сергей Павлович Лавров, подойдите к кассе номер пять, — разносился по зданию московского аэропорта голос из репродуктора.
Молодой человек с небольшим чемоданчиком в руках услышал этот голос ещё за стеклянной дверью огромного вестибюля аэропорта и, маневрируя между кресел, лотков и грузовых тележек, стремительно ринулся к кассе номер пять.
Группа пассажиров во главе с девушкой в форме Аэрофлота ожидала опаздывающего пассажира у выхода на лётное поле и, увидев мечущегося у кассы молодого человека, облегчённо вздохнула.
По дороге к самолёту пассажиры недружелюбно поглядывали на Лаврова, и только один улыбнулся ему.
— Двадцатый век на пятки наступает. Зашиваемся, а? — спросил он у Сергея. Это был невропатолог больницы, в которой работала Таня, Глеб Афанасьевич Спиридонов.
— Не говорите, — ответил Сергей. — В кои веки вырвался в родные места, и то двое суток дали. Правда, плюс суббота и воскресенье.
— Ну, вы богач. Сейчас это делая вечность. Меня по поводу предстоящей диссертации отпустили на сутки.
В самолёте Сергей и Глеб Афанасьевич устроили дела так, чтобы сидеть рядом.
— У вас, Серёжа… простите, что я вас так называю… несколько романтический взгляд на нашу профессию, — как всегда снисходительно болтал невропатолог со своим собеседником. — Клятва Гиппократа, исцеление человеческих недугов — это всё красивый фасад. На самом деле как везде — свои ручейки и пригорки. Даже хуже. Интриги, косность, цинизм.
— Но ваш профессор Корнильев, например… — пытался возразить Сергей.
— А что Корнильев? Мастодонт. Ископаемое. Со своей допотопной поговорочкой: «Живите и радуйтесь». Таких, как он, почти не осталось. Да и он сдаёт. Всё-таки возраст.
— Допустим. Но средний медицинский персонал, — клонил Сергей к тому, что его особенно интересовало. — Ведь перед сёстрами, санитарками нельзя не преклоняться. Зарплата, прямо скажем, грошовая, а они так преданы…
Тон Глеба Афанасьевича перестал быть спокойно-снисходительным. Его, как говорится, прорвало.
— Средний медицинский персонал, Серёжа, — наша трагедия! Кто идёт в эти самые сёстры? Вдумайтесь. И зачем? Вы бы, например, пошли? То-то и оно. Я заведую нервным отделением. Всякие там успокаивающие всегда под рукой. Очень между нами: был такой случай. Купила одна сестрица бутылку самого дешёвого вина… Только помните, между нами! Туда две моих таблетки — и полный кайф! В смысле моральных устоев и говорить нечего!
— Ну почему же… — усомнился Сергей, но в голосе его чувствовалась тревога.
— Нет, я лично не такой циник, как вам кажется. Поэтому делаю скидку. Одна из тысячи пошла в сёстры по призванию. Она, конечно, другое дело. Перед такой преклоняйтесь… Вы кто по профессии?
— Математик.
— А какой профиль?
— Логика… Вы не знаете такую сестру из хирургического отделения, Тусю… То есть Таню Ищенко?
— Татьяна Ищенко… Ищенко, Ищенко… Простите, у вас личный интерес? Тогда вам исключительно повезло. Одна из тысячи.
— Я лечу, чтобы забрать её от вас.
— Правильно делаете. Забирайте, пока не поздно, не то и она погибнет.
Самолёт слегка тряхнуло. Невропатолог вздрогнул и покрылся холодным потом.
— Что с вами? — спросил Сергей.
— Ничего. Нервишки. Переживёте с моё, посмотрим, что с вами будет. Вам до диссертации далеко?
— Я её вместе с дипломом защитил, — ответил Сергей.
Танина сестрёнка Светлана делала уроки в небольшой комнате с деревянными жалюзи в окнах и гитарой, пылившейся на стене, когда кто-то постучал в дверь.
— Войдите, — сказала Света.
В дверях появился Сергей Лавров. По тому, что в руках у него не было чемоданчика, а в одежде произошли перемены — поздняя московская осень совсем не то, что в южных городах, — можно было догадаться, что Сергей явился сюда, уже побывав в родительском доме.