Сила Кундалини
Шрифт:
– Тебе было велено: не смей выходить из своей комнаты, гаденыш, - Мария пригрозила: - Вот скажу отцу, лишит он тебя завтрака и сегодня. А может и обеда.
Витя испугался очень сильно. Как так? Значит, и сегодня он поест только вечером? А вдруг ему и поужинать не дадут за какую-нибудь провинность! Или просто потому, что "ужин отдай врагу"...
А вдруг его вообще перестанут кормить?! Раз Шри Вельбесана сказал "отдай врагу", раз он съест Витину порцию вместе с папой и мамой... значит, они действительно не хотят кормить мальчика! Они хотят, чтобы он не кушал и был голодным все время!! Они хотят...
Но
– Да-да, и нечего мне тут кукситься, - пренебрежительно морщась продолжала Мария. - Не старайся, не разжалобишь.
Ах, к чему оскорблять чистую детскую душу несправедливыми подозрениями?! К чему возводить напраслину на крошечного человечка, беззащитного перед царящей в этом подвале без окон волей взрослых?!
Но Витя не смог бы возмутиться против явной несправедливости материнских упреков в такой форме. Единственное, на что он оказался способен - захныкать еще сильнее и громче (отнюдь не из притворства, а от явной обиды да еще потому, что есть на кухне захотелось пуще прежнего).
– Цыц, окаянный! - строго прикрикнула Мария, но испугавшись силы собственного восклицания смущенно и боязливо оглянулась на дверь (как бы оттуда не вырвалось и не обрушилось на ее грешную голову несчастье более ужасное, чем пятилетний сынишка - Праведный Гнев Господа Христа Николая) и теперь уже полушепотом добавила: - Тихо ты, папа сейчас поговорит с Учителем и будет медитировать ради счастья всех людей на земле, которые жили, живы и будут жить в этом мире, а ты, паразита кусок, ему мешать надумался.
Витя продолжал плакать. Мария сердилась, опасаясь, как бы его всхлипывания не нарушили душевное равновесие Николая, вместе со Шри Вельбесаной готовящегося к ответственейшему делу. К делу всей своей святой жизни...
– Да уж, замолчи, коли мать велит, - апостол Дионисий наконец счел необходимым вмешаться в эту чисто семейно-педагогическую сцену. - Мать слушаться надо, иначе тебя Христос покарает. Тем более что ты не бандит с большой дороги, а сын Христа в самом прямом и очевидном смысле. И должен быть примером для иных прочих. Достойным должен быть. Вот так.
Эта дурацкая речь привела в полный восторг одну лишь Марию, которой крайне льстила полная поддержка со стороны такой выдающейся личности как апостол Самой Правильной во Вселенной Церкви. Гераклий же презрительно поджал губы и отвернулся к стене. Нет, надо же быть таким идиотом! Невооруженным глазом видно, что эта презренная служанка Христа, эта его... домашняя скотина (да-да, нечего стесняться в выражениях, тем более мысленно! и тем более когда необходимо расставить
А Витя поддернул штанишки, храбро шмыгнул носом, размазал по подбородку сопли вместе со слезами и не переставая время от времени шмыгать и всхлипывать (последнее он делал по инерции) уставился на самодовольного Дионисия. Никогда не любил он этого толстошеего розовощекого дядьку, который вечно поучал его с самым пренебрежительным видом. Кроме того, дядька этот наверняка сыт, вон какая у него ряха упитанная, да и брюхо из штанов так и выпирает, кажется, чуть кашлянет или чихнет - поотлетают пуговицы и ниже пояса, и выше...
– Ты, дядь, сытый небось, ты жрать не хочешь. Тебя и вчера кормили, и сегодня покормят, тебе хорошо, - обида в Витином голосе постепенно сменялась чем-то похожим на злость, он даже всхлипывать перестал, казалось, еще минута, и... Но не дав малышу договорить мать подскочила к нему, схватила одной рукой под подбородок, другой зажала рот и твердо пообещала:
– Ну все, паскудник, доигрался ты. Как ты смеешь говорить такие вещи самому апостолу?! Что для меня, что для тебя он - это все равно как Христос. Как твой папа, сволочь ты малая! А ты в лицо дяде Дионисию... Хам ты распоследний, вот кто. И теперь я попрошу папу посадить тебя на хлеб и воду на целый месяц. Вот тогда ты узнаешь, щенок, где раки зимуют и по чем фунт лиха!
Да, именно этого и следовало ожидать. Сбывались наихудшие опасения малыша: его собирались кормить хлебом и водой в течение ближайшего месяца; при этом законная Витина порция достанется взрослым; против него и мама, и папа, не считая конечно же Учителя и этого толстомясого здоровяка Дионисия... Нет, и второй дядька, Гераклий, также против него! И остальные десять апостолов, и любой из преданных! Вон как этот Гераклий зыркает на мальчонку, видать, тоже не прочь поживиться частью его порции, хотя бы хлебом с водой, выделенным "щедротами" мамы Марии на ближайший месяц. Чтоб Вите вообще ничегошеньки не досталось, ни крошки, ни капельки...
Весь подвальный мир был против Вити. Никто из затхлого бессолнечного подземелья не оказал бы поддержи малышу. Крошечный человечек с необычайной ясностью ощутил:
все-здесь-действительно-его-враги!!!
все!!!
навсегда!!!
Не то что наверху...
Нечего было терять мальчонке. То есть, разумеется, было что терять, только он этого пока не понимал. И некому было удержать его от ошибки, некому было крикнуть: "Стоп! Молчи! Не проболтайся!" И Витя действительно сделал то, чего делать уж никак не следовало. Ни под каким видом! Вырвавшись из рук матери, отпрыгнув от нее и забившись в самый темный угол кухни малыш ощетинился точно загнанный волчонок и отчаянно взвизгнул: