Сила Зверя
Шрифт:
Почти было закончено внутреннее убранство храма. Главенствующее место занимал роскошный алтарь, совсем не то, что палочки-веточки лесного, того самого первого святилища. Мраморные плиты, специально издалека привезенные, слагали цоколь постройки. Высокие колонны поддерживали золоченую кровлю. Пространство между ними закрывалось дверями дорогих пород дерева. Все это украшала витиеватая резьба, инкрустации, росписи.
Поодаль храма темнела округлая башня, целый дворец – резиденция Ингельдота. К ней пристроены монастырские кельи, да ризница, да курия, да иные строения. Позади замечались хозяйственные помещения да временные землянки работного люда.
По другую сторону храмины возводился
Перемены не обминули и бывших в тот самый первый вечер на Кроличьей мессе трех ранее бродячих монахов. Свежезавязавшимся жирком поблескивали их округлившиеся лица. Давно скинули они истрепанные дорожной непогодью опорки, сменили на щегольские сапожки мягкой козловой кожи. Облачались уже не в дырявые балахоны рогожные – в дорогие фиолетовые сутаны, материалу тонкого, заморского, подпоясывались кушаками золотого шитья. Реклись первозванными.
Сам первосвятейший Ингельдот нашивал алую рясу. Подумывал сменить на белую, да полюбляя красное вино, прислушался к совету вдовицы, покуда оставил цвет практичный, пятна скрывающий.
Настала ему пора немаятная. Наконец то мог спину не гнуть, рук не натруждать. Только и была одна забота – в неделю пять дней, заметил он, что в два оставшиеся дня, как не старайся, а Кролика не дождешься, коротко отслужить литургию, и всех делов, можно почивать со своею вдовицею.
Вдовице, однако было не до отдыхов. Та быстро уяснив, что в хозяйских делах подмоги от Ингельдота ждать нечего, самолично управляться стала. А управляться было с чем, хозяйство-то во какое, одних индюков почитай с полтыщи будет, а кур, тех вовсе бессчетно. Давным-давно повернулась к ней кобыла, данная Свиньячему Лычу, откупиться от строгого аббата. Предложил Ингельдот, мягкий сердцем, устроить скотину в стойле на вечное довольствие, в память о начале славного дела. Да рачительная вдовица рассудила по-своему, по деловитому. Кобыла-то была, вправду сказать, одро. Свели ее на бойню, шкуру на выделку пустили, а из мослов, да малого количества мяса сварили студень, им потчевали, все прибывающих, богомольцев. Так кобыла обернулась не убытком, а чистым доходом.
Вскорости и помощники потребовались. Как первозванные наместничали Ингельдоту в делах Храмовых, так их подружки помогали вдовице. Боялись ее пуще смертного греха. Могла хозяйка кликнуть первозванного и заявить: – Баба твоя – дура, гони ее от себя прочь. Вот лучше такую-то приблизь, она толковее. Впрочем, выбирая подруг Ингельдотовым креатурам, к чести вдовицы сказать, руководствовалась она не только служебными качествами, но и привлекательностью женской.
И все у вдовицы давало доход. Прибыльна торговля реликвиями и амулетами, не одна мастерская занималась их изготовлением и новые открывались. Неожиданно большой спрос оказался на деревянные крашенные морковки. Настоящие же корнеплоды, Зверем-Кроликом погрызенные, стоили баснословно дорого и за ними стояла очередь.
Нашлись, правда, умельцы фальшивоморковники, обучили ручного сурка овощ надкушивать и выдавали эту подделку за истинную реликвию. Пришлось крутоскулым монахам разобраться по свойски с этими святотатцами. Более таких шуток не наблюдалось, но от греха подальше, стал Ингельдот к каждой морковке прилагать купчую крепость, личной печать заверяющую истинную погрызанность. Хотела вдовица за один прием скармливать зверю-Кролику несколько
Впрочем, по здравому размышлению, рассудила хозяйка – и спорить-то незачем, прав ведь Кроликоносец. Тем-то и ценен товар, что редок. Приезжают за ним господа багатющие и со многой свитой. Пока ждут своей очереди, одним только постоем и прокормлением большой доход приносят, так что и резону нет быстро им реликвии сторговывать. Пускай ждут.
Расширялось дело. Прикупала вдовица земельки плодородные, не только строила, скупала трактиры и дворы постоялые. Которые хозяева добровольно не соглашались, по цене вдовицею предложенной, свои заведения продавать, к тем наведывались все те же крутоскулые монахи, даром убеждения, в полной мере, владеющие.
А однажды, прослышав о славе Гильдгарда, что по всему королевству звенела, послала вдовица в Сигмондово гнездо посланцев. Худые, изможденные ночными бдениями, в рваных постолах и выцветших заношенных рясах, как они отрекомендовались, монахи сирого брата Ингельдота, настоятеля лесной Кролико-предтечинской обители.
Били лорду челом, передавали нижайшую просьбу духовного своего владыки. А тот, смиренно молил властительного лорда, выделить участок земли, для строительства храма. Слезно упрашивал в прошении не отказать, сделать богоугодное дело, дозволить возвести в Гильдгарде святилище, Зверю-Кролику посвященное.
Сигмонд и сам тому не был против. Просилось на центральной площади, против ратуши, духовное здание. Да у самого на такое строительство рук не доставало. А тут просят, вот пусть сами и строят. Но для приличия отнекивался, хотел убедиться в серьезности намерений Ингельдотовых легатов. Те заядло, как романы на конной ярмарке, торговались. Падали на колени, бились лбами о землю, в груди колотили. В конце концов уступил им Сигмонд ту землю, напротив ратуши. Дал свое лордовское согласие.
Тем же днем сирые монахи из города сгинули, а вместо них объявились крепкие красноликие дядьки. Все зычногласы, животы кафтаны, добротного заморского сукна, распирают. На тех кафтанах застежки серебряные, серебряные же наборные пояса обвивают чресла, на ногах козий кожи сапожки мягкие, шнурованные. От дядек этих слабо винным духом попахивает, но больше копченым салом да колбасой разит.
Сразу видно – приказчики.
И лихо приказывать начали. Кликнули кличь, собрали работников, уроки пораздавали. Мужики на телегах камень везут, землю роют, уже каменщики глину да известь в большущих корытах месят, кладку кладут. Глядь, а уже стены возносят, лесами обложили, снует работный люд верх, вниз. Позже ратуши начали, да видать раньше окончат.
А там и легаты давешние объявились. Но уже не в прежних опорках. Каждый в новехонькой черной бархатной рясе, через всю грудь цепь серебряная, на ней огромнейший тригон, самоцветами выложенный, висит. Службу в бревенчатой, временной часовенке правят, стройку освящают. Верно, и за приказчиками доглядывают.
Сигмонд дивился лихой хватке незнакомого ему, не заприметил тогда, в сельском трактире, брата Ингельдота. Не раз и не два заезжал на строительство, видит, все кипит, все работается. Краснощекие дядьки, крикливы, но дело знают, распоряжаются толково, платят работникам исправно, по совести, по уговору. С тем, довольный, витязь более церковных дел не касался, но с легатами не раз толковал о далеком лесном ските, о душенаставнике Ингельдоте, о волшебном Звере-Кролике.
Так, в бдениях и молитвах мирно текла жизнь лесной обители, скита Ингельдотова, да вот как-то раз…