Сильнее боли
Шрифт:
–И убивал.
–Нет, Миф, ты опять говоришь неправду. Я никого не убил. Это ведь именно ты убил отца того парня, что приходил ко мне только что. Разве не так?
–Твоими руками, Кир! Ведь это ты поджег дачу. И это ты устроил в погребе склад боеприпасов. Зачем ты это сделал, Кирилл?
–Зачем устроил склад? Потому что хотел жить по-человечески, а не как подзаборная шавка. Если мне, первоклассному летчику, бросали жалкие подачки, да и те по полгода задерживали, что мне оставалось делать? Я не воровал, я всего лишь возмещал то, что украли у меня.
–Я сейчас не об
–Ребенка я не хотел убивать. Он был нужен всего лишь в качестве приманки. К сожалению, к детям нельзя подключиться, у них еще слишком сильная связь между сознательным и подсознательным. Вот и пришлось действовать грубо… А для чего?.. Почему-то эта славная парочка, – Тарас не видел из-за солнца, но был уверен, что Голубев смотрит сейчас на них с Галей, – перестала меня слушаться. Ведь в самый первый вечер, когда они так славно провели время – заметь, Миф, благодаря мне, – я хотел их всего лишь попугать, пощекотать нервы им и себе. Всего лишь! Я не собирался их убивать, зачем мне было лишаться статистов, которых и так у меня очень мало? К тому же, как позже выяснилось, умирая, статист ничего не передает мне, просто рвется канал. Какой же мне смысл в убийстве?
–Но тогда ты об этом не знал!
–Тогда нет. Но, повторяю, я и не собирался их убивать. И не собрался бы, веди они себя нормально, как остальные. Так нет же, они забегали, заерепенились, захотели все выяснить!.. Что мне оставалось делать? Ждать, пока за мной приедут? Перестать жить, превратиться в хлопающий глазами, испражняющийся под себя труп на койке в психушке?
–Кир, я не верю, что это ты… – Отец пододвинул к себе стул и тяжело опустился на него. – Ты не мог стать таким. Я даже не про убийства. Я даже понимаю тебя и готов принять то, что ты живешь чужими воспоминаниями. Но играть живыми людьми, словно марионетками, ведь это недостойно человека! И не просто человека – офицера.
–Перестань выражаться как политрук! – взорвался вдруг Голубев. – Советская власть давно кончилась, Миф. Хватит меня воспитывать! Ты ведь ничем не лучше меня, только что можешь передвигаться.
–О чем ты, Кирилл?..
–Ты хочешь сказать, что сам не используешь статистов? Не пользуешься открывшимися перед тобой возможностями? Тогда скажи, на что ты купил все то, что на тебе надето? Твоей майорской пенсии хватило бы разве что на эту дурацкую кепочку.
–Как ты можешь, Кирилл?.. – Отец снова поднялся со стула, и кулаки его сжались до белизны на костяшках. – Кир, что ты такое несешь? Это купил мне мой пасынок. Он бизнесмен, он всего добился собственной головой и руками…
–И по собственной воле он гонялся за нашими юными друзьями позапрошлой ночью? – усмехнулся инвалид.
–Нет, не по собственной. Я попросил его присмотреть за Тарасом и Галей. Просто попросил, устно, как отец сына. Я никому, слышишь ты, никому никогда не навязывал своей воли с помощью этой гадости, свалившейся на нас. Никому и никогда, ты понял, капитан?!
–Понял, сядь, успокойся. Сердчишко-то лопнет – и вылечить не успеешь. Верю я тебе, товарищ майор, верю. И знаешь почему? Потому что дурак ты, лопух. Дураком был, им же и помрешь. И, наверное, скоро.
Тарас услышал, как хлопнула входная дверь. Он быстро обернулся. В комнату вбежал запыхавшийся Валерка Самсонов. В руках он с трудом удерживал трепыхающийся сверток из цветастого покрывала, показавшегося Тарасу очень знакомым. И уже в следующее мгновение он понял, откуда знает его. Это было покрывало с маминой кровати!
Он рванулся к Валерке, но тот остервенело выкрикнул: «Стоять!» – сорвал покрывало и поставил перед собой дергающегося Костю, руки и ноги которого были замотаны скотчем, а полоса липкой ленты наискось тянулась через рот.
Вскрикнула Галя и тоже метнулась через комнату, но в руке у Валерки блеснул нож, лезвие которого тот быстро приставил к горлу мальчика.
–Стоять! – вновь заорал учитель физики. – Или я убью его!
Тарасу казалось, что он сходит с ума. Он смотрел на горошины слез, катящиеся по щекам мальчика, видел перекошенное ненавистью и злобой лицо друга и не мог поверить, что это ему не снится.
Галя тоже оцепенела, замерла посреди комнаты, а потом медленно-медленно сползла, будто тая, на колени и завыла, кусая губы.
–Галя, Галя, – забормотал Тарас, готовый и сам рухнуть рядом с любимой, так ослабели вдруг ноги, – не надо, держись, ты испугаешь Костю… – А потом он заглянул в безумные Валеркины глаза и сказал, стараясь, чтобы голос оставался спокойным: – Валера, ты что? Это же я, Тарас. Ты что, не узнал меня? Отпусти мальчика, что ты делаешь? Ведь это ребенок. Давай поговорим по-мужски.
–По-мужски?! – захохотал Валерка. – Ты наконец-то стал мужчиной? Поздравляю. Это она доставила тебе такую радость? – мотнул он потной головой в сторону давящейся всхлипами Гали.
Тарас чувствовал, что внутри у него закипает неведомая ему доселе злость. Он готов был сейчас, не задумываясь, броситься на бывшего друга. С голыми руками против ножа. Но Валера угрожал Костику, а потому приходилось сдерживать внутри пар, давление которого могло бы, наверное, разнести эту квартиру на камешки.
–Валера, – сказал он. – Скажи, чего ты хочешь?
–То, что я хочу, ты не сделаешь, хлюпик. И она не сделает. И даже твой папаша. Ведь это же твой отец, да? Сильный, красивый, живой. А у меня больше нет отца. Ты можешь воскресить его, сволочь?! Ты можешь хотя бы отдать мне его тело? Нет? Так чего ты тут вякаешь, гадина? Это вы с твоим папочкой убили его, развеяли по ветру! Вы!..
–Так чего же ты все-таки хочешь? – резко прервал эту истеричную тираду Тарас. Он, конечно, рисковал, но еще больше он опасался, что, заведя себя до предела, Валерка не выдержит и полоснет по Костиному горлу.
–Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость, – почти спокойно ответил Самсонов. – Вы убили моего отца, теперь ты убьешь своего. А потом она убьет тебя.
–А что будет с ней? – машинально спросил Тарас, потому что и впрямь это волновало его в первую очередь. Он думал сейчас лишь о том, как спасти Костю и Галю.