Сильнее бури

Рашидов Шараф

–  Туда ему и дорога!

–  Скорей бы, директор!

–  Пускай раис приходит в музей любоваться кетменем!

–  У него-то небось не болят плечи после работы…

–  А мы изберем другого раиса. тогда Кадыров и хлебнет лиха.

–  Верно! Засиделся он в председателях.

Погодин замахал руками, успокаивая дехкан, и с улыбкой предупредил:

–  Не горячитесь, друзья. Такие дела с маху не решаются. Вы это обсудите между собой, обдумайте, закиньте аркан подальше!..

Но Погодина, на правах старшего, перебил молчавший до сих пор Халим-бобо:

–  Чего

же тут думать, сынок? Дехкане смотрят в одну сторону, а председатель в другую. Мы однажды хотели с ним распроститься, да нас уговорили повременить. Сам раис тогда бил себя в грудь, клялся горой стоять за новое! Помнишь это собрание? Нынче новое опять подпирает, а раис, забыв о своих клятвах, снова пятится от него, как рак… Я старик, я многое видел в жизни, я дал бы нашему раису три совета. Я бы сказал ему: сидя на верблюде, гляди вперед, а не назад. Не отбивайся от народа, без него ты, как рыба без воды. Одна лошадь пыли не поднимет, а поднимет, так похвалы ей за это не дождаться. И еще бы я ему сказал: пока не поздно, уступи свое место другому, а себе попроси работу по силам.

–  Верно. Халим-бобо!

–  Рахмат, Халим-бобо! Спасибо за мудрые слова1

Погодина радовала горячность дехкан, радовала готовность защитить от клеветы тех, кого они считают правыми. Радовала уверенность в своих силах - уверенность хозяев, подлинных хозяев колхоза. Погодин не предполагал, что они так ожесточены против Кадырова. Об этом надо сообщить Джурабаеву. А сейчас надо подсказать дехканам, как отвести угрозу, нависшую над планом освоения целины. Он, подождав, пока уляжется шум, спокойно посоветовал:

–  Как поступить с председателем, вы потом решите. Давайте подумаем, как добиться, чтобы этот вот выстрел, - он кивнул на газету, - оказался холостым.

–  Напишем опровержение!

–  Пусть наш парторг пойдет к Джурабаеву и скажет ему, что думает народ об этой статье.

–  Где Алимджан?

–  Он у себя в бригаде.

–  Идемте к Алимджану1

–  Так все сразу и пойдем?
– засмеялся Погодин.
– А, может, поручим это двум-трем дехканам, а остальные примутся за работу? Вон где солнце-то!

Муратали посмотрел на небо, озабоченно сдвинул брови и шагнул к дехканам из своей бригады.

–  Директор дело говорит. Пора за работу.

–  А кто пойдет к Алимджану?

–  Бекбута.

–  Керим1

–  Иван Борисыч!

–  Халим-бобо!

–  Муратали-амаки!

–  Нет, я не пойду, - возразил Муратали, - у меня и в поле дел хватит. Пусть идет Бекбута, он партийный. Я присмотрю за его участком. Пусть Иван Борисыч идет. И Халим-бобо.
– Он обернулся к садоводу и строго молвил: - Ты про все расскажи Алимджану. Потребуй, чтобы они с Джурабаевым пристыдили Псидонима Уткыра. И пускай Уткыр напишет это самое… как оно зовется… провражение.

–  Опровержение, Муратали-амаки?
– поправил его Погодин.

–  Я и сказал: опровражение.

Халим-бобо лукаво усмехнулся и зачем-то потрогал халат на груди.

–  А оно уже есть, дорогие.
– Он достал из-за пазухи куст хлопка и, как знамя, поднял его над головой.
– Вот оно - опровержение! Это, дети мои, целинный хлопок.

Радость

и восхищение загорелись в глазах Погодина.

–  Вот мы и отдадим его Алимджану, а он Джурабаеву. Это лучшее из всех опровержений! А разве это, - он показал на хлопковые поля, где кусты были уже по колено, а от цветов рябило в глазах.
– разве эти поля не опровержение?

Бекбута подмигнул дехканам, потряс в воздухе кулаком и воскликнул:

–  Богатырская сила наших дехкан - тоже опровержение!

Дехкане начали расходиться по своим участкам. Погодин отвел в сторону Муратали, а потом Керима и о чем-то посовещался с ними. Бекбута, распределив работу среди дехкан из своей бригады, поискал Суванкула, нагрянувшего к нему «в гости» в такое неурочное время.

Тракторист, чуть нагнув крутые плечи, уперев в бока огромные кулачища, стоял у доски с газетой и читал статью. Читал он ее впервые. До этого только слышал о ней краем уха, и потому, шумя, протестуя и негодуя вместе со всеми, чувствовал себя неловко: что ж это он шумит и возмущается статьей, которую в глаза не видел? В разгар общего разговора о статье, о целине, о Кадырове он, нахмурившись, подошел к газете. За что ни брался Суванкул, все он делал увлеченно, сосредоточенно. Статью он тоже читал вдумчиво, забыв обо всем, шевеля губами, как школьник, заучивающий наизусть трудное стихотворение. Он настолько забылся, что не заметил даже, как закончился стихийно возникший митинг.

Бекбута подкрался к Суванкулу и хлопнул его по плечу ладонью. Тракторист вздрогнул от неожиданности и оглянулся, растерянно и оторопело…

–  Ай, какой ты стал нервный, Суванкул, -«сочувственно произнес Бекбута, - какой пугливый! До тебя и дотронуться нельзя. За что только тебя называют богатырем? Сердце у тебя прыгает, как у зайца. Загнанного охотником…

Дехкане, оказавшиеся поблизости, встретили шутку Бекбуты одобрительным смехом. Смех этот подстегнул Суванкула, тракторист посоветовал:

–  Не выкраивай мне рубаху по своей мерке, Бекбута. Не тебя ли я испугался? Да ты сам из тех героев, у которых, стоит вспорхнуть воробью, выскакивает на губах лихорадка.

–  Ты хочешь сказать, что у меня заячье сердце?

Суванкул поощряюще улыбнулся:

–  За что я тебя люблю, друг, так это за догадливость.

–  Какой храбрец!
– с ироническим изумлением воскликнул Бекбута.
– А положишь ему руку на плечо, так он дрожит всем телом.

Но и Суванкул не полез за словом в карман:

–  Я думал, это муха села. Хотел ее согнать. Смотрю, а это болтун Бекбута, который работает больше языком, чем руками!

Бекбута самодовольно надулся и покровительственно потрепал Суванкула по плечу.

–  Э, друг, вы там, на целине, потому и спите так спокойно, что я тут тружусь, как вол! Пока я жив - можешь опираться на меня, как на гору.

–  Спасибо, Бекбута. Ведь на гору способен опереться только великан.

–  До великана тебе далеко, дорогой друг, - вздохнул Бекбута, смерив тракториста скептическим взглядом.
– Ты больше похож на медлительный верблюжий караван: путь, какой ты проделаешь за месяц, я успеваю пройти за день.