Сильнее только страсть
Шрифт:
– Еще одно спорное утверждение, брат, – заметила Мария. – Я бы на вашем месте не употребляла слово «должна». «Следовало бы» – подойдет лучше.
Уолдеф наклонил голову, соглашаясь. Положив руку на крест, висевший у нее на поясе, Мария произнесла:
– Я тоже не хочу расставаться с вами, Уолдеф. И приеду в Шотландию, если буду нужна ей... А еще я не очень верю, брат, улыбкам Брюса и его торжественным заверениям о мире. Он прекрасно знает, что король Эдуард не борец. Господи Иисусе, вся Европа знает, как он слаб. Он даже не смог бороться за Гавестона. А ведь он любил его.
Брат
– Иногда мне думается, – сказал он, – что Плантагенеты вообще не знают, что такое любовь. У них в душах правят страсть и стремление к власти.
Мария мягко возразила:
– Я тоже из рода Плантагенетов, брат.
Он не смутился, а просто покачал головой.
– Вы отдали себя служению Богу, сестра.
– Интересно, что будет с ней? – задумчиво проговорила Мария, кивая в сторону гостевой комнаты. – С одной стороны, в ней страстность и сила, с другой – умение держать себя в узде и хладнокровие опытного воина.
Уолдеф взглянул на оплывшую свечу.
– Будем молиться, – сказал он, – чтобы Джон Карлейль оказался супругом, который ей нужен, а не только тем, какого она заслуживает... Я, пожалуй, пойду. Завтра мы рано отправляемся в путь. Шотландцы хотят поскорее вернуться домой. Многое здесь их беспокоит. Признаюсь, меня тоже...
Карлейдь заснул раньше, чем она. Они состязались еще дважды, и оба раза она выигрывала сражения. Наверное, сама она так бы не сказала, но так было. Для него. Он признавал свое поражение, однако не понимал почему... Ведь он вел себя умело, достойно, ласково. Говорил, правда, мало, но лишь оттого, что чувствовал: ей не очень нужны слова. Что касается ласк, то он видел, как они действовали на нее, – по учащенному дыханию, по твердеющим соскам, по влажности лона, по ее движениям... Так почему же, почему в самом конце, перед кульминацией, перед взрывом она словно брала себя в руки, ставила преграду и уходила, ускользала, так и не добравшись до вершины? В чем тут дело, и кто повинен, если можно говорить о вине? Он? Или она нашла тайный способ доказать свою способность владеть собой? Свою силу над собой и над ним?.. Он говорил себе, что так будет только в первую ночь. А потом, уже завтра, все изменится, и она подчинится его ритму, его страсти...
Он спал, закинув одну руку за голову, другая покоилась на ее теле, под грудью. При свете догоравших свечей его лицо казалось олицетворением спокойствиями она вдруг подумала, что еще не видела в жизни такого привлекательного мужчины. Тут же ее мысль показалась ей глупой и детской, даже попросту греховной, почти такой же, почти в том же ряду, что и пороки вроде злобы, зависти, обжорства, трусости. Он ее супруг перед Богом, и какая разница, как он выглядит, ведь она дала клятву любить и почитать его.
Но все равно он ей нравился, когда она вот так смотрела на него, спокойно спящего и не подозревающего о ее дурацких рассуждениях.
Она осторожно коснулась его лба, убрала прядь волос и подумала вдруг, удастся ли ей упросить его упражняться с ней во владении мечом и кинжалом, ведь ее молодые напарники Питер Энгер и Роберт Уорд останутся в Англии.
Глава 6
Рано утром окровавленная
Принцесса Мария, не сводя с нее долгого взгляда, произнесла вполне серьезно, но с легким намеком на улыбку:
– Я вижу, ты перенесла прошедшую ночь. Джиллиана ответила, не поднимая глаз:
– Да, вполне.
Из чего Мария сделала приятный и успокоительный вывод: Карлейль вел себя с юной супругой вполне пристойно, хотя и довольно строго. Что, наверное, необходимо. Особенно если имеешь дело с Джиллианой, которой нужна строгая направляющая рука.
Когда Джиллиана закончила все сборы в дорогу и уже взяла в руки плащ, Мария подошла к ней и, обняв за плечи, проговорила:
– Думаю, лучше раньше, чем позже, сказать твоему мужу, что ты из рода Плантагенетов и что твой дед по матери был его смертельным врагом.
Джиллиана ничего не ответила. Она долго смотрела на красивое доброе лицо монахини, своей родной тетки, которая сделала ей столько хорошего, и внезапно опустилась перед ней на колени.
– Благословите меня, тетя Мария! – воскликнула она, очень редко обращаясь к ней как к своей родственнице.
Мария положила руку на ее блестящие темные волосы, заплетенные в две большие косы, перекинутые за спину, и произнесла:
– Да пребудет с тобою Господь, дитя мое. – Наклонившись, она поцеловала ее в лоб. – Пусть его любовь и любовь его святой матери оградят тебя от всех напастей, какие можешь причинить себе ты сама и другие люди. Если будет нужна моя помощь, пошли за мной. Джиллиана легко поднялась на ноги.
– Вы нужны мне всегда, сестра Мария, – сказала она. – Ваше место у меня в сердце рядом с моим отцом.
Марии не требовалось никаких доказательств искренности слов Джиллианы: она знала исключительную правдивость и прямодушие своей воспитанницы, что придавало всем ее высказываниям особую цену.
– Я очень люблю тебя, дитя мое, – растроганно проговорила монахиня, и Джиллиана, не зная, что еще ответить, быстро накинула плащ, в кармане которого лежала коробочка с золотым кольцом короля Эдуарда, и поспешила к выходу.
Ей еще предстояло обменяться свадебными подарками с Джоном Карлейлем.
Шотландские воины сидели уже на конях и были готовы к походу. Те, кого они получили в заложники взамен оставленных здесь, находились в середине отряда. Две нагруженные доверху фуры с пожитками и провиантом замыкали колонну.
Роберт Брюс только что простился с женой и дочерью, заверив, что оставляет их под слово чести английского короля и его баронов и надеется вскоре увидеться с ними. Он стоял рядом с Джоном и обратился к нему с вопросом:
– Ну что, Джон? Удовлетворен прошедшей ночью?
– Да, – ответил тот с явной неохотой и замолчал. Брюс оставил разговор на потом, когда будут в пути.
Оба вскочили на своих боевых коней и выехали во главе отряда из внутреннего двора замка в наружный, где к ним присоединилась ожидавшая там Джиллиана.