Сильнее только страсть

Джеймс Роби

Гостиница в Хейфилде. Приют монахов-цистерцианцев в Киркстеде, для которых появление брата Уолдефа было праздником. Затем две ночи в маленьком городке возле монастыря Понтефракт...

Для Роберта Брюса стало уже совершенно ясно, что его друг Джон несчастлив.

Хотя почему? Его красавица жена, неизменно носившая одежду воина, всегда на удивление спокойная и покорная, держится ровно, не вызывающе, никто не скажет, что у нее занудный и сварливый нрав. Значит, дело в чем-то другом, скорее в том, что происходит между мужчиной и женщиной ночью.

По

дороге из Понтефракта в Йорк Брюс, как только увидел, что Джиллиана вырвалась из колонны и пустила коня вскачь по ровному зеленому полю так, что две ее темные Косы, выбившись из-под шапки, летели вслед за ней, решил расшевелить друга и узнать наконец, что же на самом деле происходит у него с женой.

– Давно хочу спросить, – начал разговор Брюс, – у тебя что-то неладно с молодой женушкой?

– С чего ты взял? – неохотно ответил Карлейль, но под натиском друга сдался и произнес всего одно слово: – Да. – Потом надолго замолчал и в конце концов добавил: – И признаться, не знаю, как объяснить.

– Ее отвращают шрамы на твоем лице? – с солдатской прямотой спросил Брюс.

Карлейль издал короткий удивленный смешок.

– Знаешь, совсем нет. Они даже нравятся ей, потому что служат доказательством того, что я воин.

– Значит, ей не нравится то, что вы делаете в постели? – с той же прямотой продолжал Брюс.

Лицо Карлейля помрачнело.

– Нет. Скорее наоборот. Здесь она проявляет достаточное любопытство и даже смелость. – Он ухмыльнулся. —• Побуждает меня делать все, чего я хочу и что умею.

О последнем Роберт не мог не знать, так как в их жизни случалось, что они делили ласки одной и той же женщины.

– Тогда в чем же дело, Джон? Карлейль беспомощно пожал плечами.

– Сам не понимаю. – Он нахмурился: было видно, какая-то мысль пришла ему в голову, но он не уверен, стоит ли ее выражать словами. Потом решился и произнес: – Она, видно, тоже делает, что хочет.

– Это тебе не нравится, дружище?

Карлейль продолжал размышлять и опять ответил не сразу.

– Наши желания, наверное, не совпадают, понимаешь? Она... Я ведь хочу, чтобы она тоже получала полное удовольствие, как было с Мартой... Но она...

Брюс видел, слова прямо застревают у Джона в горле, однако желал, чтобы тот все же добрался до истины. Или до того, что считает истиной.

– Что же она? – нетерпеливо спросил Брюс. – Говори, ну...

В голосе Карлейля зазвучали нотки досады.

– Она, похоже, не желает удовольствия для себя. Ей вроде бы достаточно, что его получаю я.

Брюса не удивило заявление друга.

– Что ж, – сказал он, – возможно, ей не дано. Некоторые женщины, сам знаешь, просто не могут...

Карлейль энергично затряс головой.

– Нет! Она может, я уверен. Чувствую. Просто воображает, что будет тогда побеждена, и, как прирожденный воин, не может допустить. Делает все, что в ее силах, чтобы не потерпеть поражение.

Роберт не мог сдержать смеха, услышав такое объяснение: до того нелепым

оно ему казалось.

– Тогда напои ее допьяна, – посоветовал он. – Тут уж она себя не остановит.

И снова залился смехом. Однако Карлейль остался серьезен.

– Только не она, – сказал он. – Для нее лучше навредить самой себе, нежели поддаться.

Он снова замолчал, вспоминая, как в минуты их близости, когда бывал особенно настойчив и неистов, она плотно стискивала губы, сжимала в кулаки руки, а её душа как бы переносилась в какие-то неведомые дали, и было неизвестно, вернется ли оттуда. Она возвращалась вместе с ее телом, но лишь когда он уже не мог больше сдерживать себя и его собственное тело прекращало напор и ослабевало.

Роберт молча всматривался в лицо друга, затем повторил:

– И все же дай ей побольше вина... Или свяжи ее, – добавил он уже не так уверенно.

Положение действительно не совсем обычное, но Брюса оно больше забавляло, нежели тревожило. Что ж, Джиллиана в самом деле весьма сильная женщина, и телом, и духом. Именно такие качества привлекли к ней Карлейля. А сила – как, наверное, понимал Уоллес, ее отец, и чему учил ее – должна проявляться в первую очередь в самообладании, в умении контролировать свои чувства и поступки, а как раз подобные свойства женщины напрочь утрачивают, если вообще обладали ими, становясь женами. Но Джиллиана, как видно, не желает такого допустить, она борется с собой и с мужем, а то, что в дурацкой борьбе может себе навредить, как-то не приходит ей в голову.

– Эх, дружище, – сказал Брюс, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее, – ничего страшного. Еще одна-две ночки, и все утрясется. Вперед!

Они заставили коней прибавить шаг, и весь отряд ускорил движение.

Карлейль сказал себе, что Роберт совершенно прав и нечего городить горы на ровном месте. Кроме того, вообще не мешает передохнуть в ночное время по-настоящему. Поэтому на следующем ночлеге в Йорке он решил не прикасаться к жене; потом в Риво, Маунт-Грейсе, Дареме и Монквермауте у нее продолжались регулы, и он не дотрагивался до нее. Когда они ночевали уже в Гексаме, на пограничной полосе между Англией и Шотландией, Джиллиана, прежде чем уснуть, протянула к нему с призывом руки, но он отвел их от своего тела.

– Вы за что-то сердитесь на меня, милорд? – спросила она невинным голосом и потянулась – так, что груди выдались еще больше вперед.

– А если сержусь? – ответил он.

– Можете побить меня, – сказала она обыденным тоном, но, правда, без особого воодушевления. – Я слышала, у супруга есть такое право.

Он не понял, шутит ли она, но ответил вполне серьезно:

– Задавать взбучку тем, кто ее не боится, совершенно бесполезно. Кроме того, я не хочу причинять тебе боль.

– Но я не страшусь боли. – Она улыбалась. – Ничто уже не может доставить мне большей боли, чем кусок железа в животе. А я выдержала это испытание. Если не верите, спросите у брата Уолдефа.