Сильнее только страсть
Шрифт:
Она застыла. Ей почудилось, что в теплой комнате вдруг ударил мороз. Мысли у нее путались.
Карлейль же наконец понял, каким образом можно открыть врата, ведущие за ту преграду, которой окружила себя Джиллиана. Не радостное и полное соитие – название того ключа, который может открыть их лишь наполовину. А чтобы открыть их совсем, настежь, нужен не ключ, нет – нужно совсем убрать преграду. И название главной преграды – воинский дух. То самое, что так ценится в любом мужчине, но совершенно неприемлемо в женщине. Особенно если она стала замужней. Быть может, если
От дальнейших размышлений его отвлек ее громкий возглас.
– Нет! – крикнула она. – Вы не можете просить меня оставить любимое дело!
– Я и не прошу, – сказал он. – Я приказываю.
– А я не подчиняюсь, – произнесла она совсем тихо, но с такой убежденностью, что это показалось оглушающе громогласным.
– Ты должна будешь подчиниться, – сказал он, не повышая голоса и начиная подминать ее тело под свое. – Тебе совсем не следует быть воином, а мне нужна хозяйка дома, поместья.
– Никогда!
Она так яростно выкрикнула слово «никогда», что сильнее замигало пламя ближней свечи, а с потолка отозвалось эхо.
«Спокойно! – скомандовал он себе. – Пускай отведет душу. Не отвечай тем же».
– Да, – повторил он ровным голосом, – тебе не понадобится больше никогда умение владеть мечом. С завтрашнего утра ты перестанешь быть воином. У тебя не будет новых шрамов на теле.
«Он же совсем не понимает, – стучало у нее в голове. – Никогда не поймет, что меня призывает дочерний долг... Отмщение за отца... Найти предателя и наказать его...»
– Вы не понимаете! – снова крикнула она. – Не хотите понять... Я не могу, не имею права отступить. Мой отец...
Произносимые ею слова он уже слышал от брата Уолдефа и не желал повторения. Не желал, чтобы она сейчас здесь, в постели, думала об Уоллесе, о человеке, который лишил ее всего женского... Нет, к счастью, не всего...
Он накрыл ее рот своим, рука опустилась вниз, раздвинула ей ноги, пальцы вошли в лоно, ослабили ее усилия, волю к борьбе...
Какое-то время она еще пыталась не поддаться чувству блаженства, как умела не поддаваться чувству боли, но вскоре погрузилась в него, утонула в нем, растворилась...
Он был удовлетворен тем, что она сдала позиции. Ему подумалось, что теперь его успех упрочился: во всяком случае, один из способов решения споров найден и уже проверен.
Она же снова ощутила себя одинокой, несчастной, кого не понимают, не хотят понять. Чего еще от нее хотят? Ведь она уже поддалась, уступила, но ее опять обманули – требуют новых уступок, на которые она не хочет, не может пойти. И не пойдет...
Карлейль был уверен, что одержал внушительную победу над Джиллианой, познав ее слабину, и спешил использовать полученное преимущество. Для ее же блага, искренне считал он...
Вскоре он поднялся с постели, а когда вернулся, Джиллиана уже дремала. Однако нашла силы приоткрыть глаза и прошептать:
– Все равно я не сдамся...
И провалилась в сон, а Карлейль раздраженно
Глава 10
Агнес проснулась, как нередко с ней бывало, с песней на губах, а сегодня еще и с уверенностью, что в их доме, в их семье все наладилось. Брат Урлдеф заявил, что уже подумывает о возвращении в аббатство Мелроуз, а Джейми Джилли снова принялся строить планы скорой свадьбы. День казался еще более весенним, чем предыдущий, и вообще все обстояло лучше некуда.
Однако к середине дня стало ясно, что далеко не все так уж хорошо, а ближе к вечеру – что дела обстоят хуже, чем когда бы то ни было. Исчезла даже внешняя сторона кажущегося благополучия.
Утром Карлейль встал раньше обычного и во исполнение собственного решения удалил из дома все вещи, так или иначе связывающие Джиллиану с военной жизнью: ее оружие и одежду – включая отцовский меч, кольчугу. Кроме того, отдал приказание груму забрать из конюшни коня Галаада, подаренного Джиллиане, и отвести его в долину Обервен к одному из тамошних арендаторов.
Выполнив все намеченное, он подкрепился и затем спустился на поле, чтобы позаниматься с мужчинами военными упражнениями.
Тем временем проснувшаяся Джиллиана обнаружила исчезновение оружия и доспехов и пришла в такую ярость, что вынуждена была опуститься на пол, чтобы справиться с дыханием, а заодно попытаться обдумать случившееся и как ей себя вести дальше. Джиллиану колотила дрожь, впрочем, не очень мешавшая принять рискованное решение.
Что ж, если он хочет войны, он ее получит!.. Таким был главный и единственный ответ Джиллианы.
Встав с пола уже другим человеком, с холодным и спокойным рассудком, она неторопливо натянула мужскую одежду – рубаху, штаны, которые, слава Богу, не унесли, так же как и кожаную куртку под доспехи и рейтузы, – и спустилась в холл, где съела всего-навсего один кусок хлеба с сыром.
Агнес, увидев Джиллиану и сразу почуяв неладное, обеспокоено спросила:
– Что случилось, дорогая?
Джиллиана проглотила оставшийся кусок сыра, запила водой и мрачно ответила:
– Ваш брат снова оскорбляет меня, Агнес, и такого оскорбления я не могу стерпеть.
– Уверена, вы его не так поняли, Джилли. Я знаю только одно: он очень любит вас и беспокоится о вашем благополучии, – уверила ее Агнес.
– Ничего подобного! Его больше волнует собственное благополучие, – резко ответила Джиллиана, уже к середине фразы понимая, что не совсем права, но решив довести мысль До конца. – А я не хочу позволить ему так ко мне относиться.
Она не могла, не хотела поведать здесь никому то главное, что движет ею и во многом определяет ее поведение, – о своем отце, о том, что с ним произошло: ведь если она скажет, то это может помешать найти предателя, потому что он, несомненно, где-то здесь, поблизости... Возможно, в соседнем замке...