Сильнейшие
Шрифт:
…Северянин шарахнулся, позабыв о достоинстве, когда бронзово-смуглое тело кинулось вперед. Кайе даже не попытался воспользоваться Силой — то ли понял, что бесполезно, то ли просто среагировал, как привычно энихи. Пальцы метнулись к горлу Лачи… удар, который убивает мгновенно. Самую чуточку не успел. Бездна… он почти порвал кольца головонога. Лачи вытер лоб, внезапно ставший мокрым, и понял, что рука вздрагивает.
— Йишкали таю, — хрипло проговорил Лачи, неотрывно глядя на мальчишку-южанина. Кажется, тот был без сознания… кольца отшвырнули его назад —
— Прекрати! — рявкнул северянин сам не зная кому, этому сумасшедшему полузверю-полуребенку или головоногу. Чуть не отдал приказ кольцам раскрыться, отпустить… Бездна, но ведь нельзя. Если почувствует, что хоть чуть-чуть может двигаться и дышать, он снова ударит. Вновь будет биться, как зверь о решетку, пока не убьет — неважно кого, себя или врага. Или пока не сумеет успокоиться… что вряд ли.
И все же велел каменному чудищу ослабить хватку.
— Как тебя терпели в Астале, — обронил Лачи, видя, что сознание возвращается к южанину.
— И ты… терпишь, раз не убил, — одними губами проговорил, вскинул подбородок. На сей раз человек одолел зверя.
Поднял руку, вытер лицо — то есть, думал, что вытер. Просто размазал кровь. Приподнялся на локте, пробуя сесть. Бездна — он еще не унялся! Глаза черные-черные, виден только зрачок. И ясно — сил почти не осталось.
— Тебе не стоит шевелиться сейчас.
— Какой заботливый! Я не… шкура, чтобы лежать тут… А ведь ты боишься меня… — заметил вскользь. — Страх я всегда чувствую…
Запрокинул голову, несколько мгновений изучал каменного головонога. Лачи подавил приступ тошноты. Каждое движение дается ему невероятной ценой. Йишкали… что же мальчишка с собой творит? Хочет умереть? Неужто не понимает — это не в его воле.
— Ты помнишь, что я обещал тебе, — напомнил Соправитель, желая подстегнуть выбор — и пожалел о поспешности. Если человек балансирует на канате, не стоит его даже подбадривать — отвлечется и может сорваться. А рыбу, что идет на приманку, не поощряют тем более.
Мальчишка проговорил, разглядывая недобро косящее глазом чудище:
— Жаль, он не поймет, что я о нем думаю… ну, хоть ты передай. — И, повернувшись к Лачи:
— Вели ему не держать так сильно. Не хочу тут валяться.
Если это просьба… Лачи посомневался, но велел головоногу ослабить хватку еще немного. Судя по виду пленника, тот не смирился, только вряд ли сейчас и муху отгонит. Сесть, однако, сумел. И кровь снова пошла…
— Ножа ты мне не дашь. Огня у вас, северных крыс, в руках не бывает, — Кайе широко улыбнулся. Нехорошая это была улыбка, особенно на перемазанном кровью лице: — А мне вы руки связали, хоть и не ремнем.
— Зачем тебе огонь или нож?
— Ты не можешь позвать пламя… дай это! — указал на тяжелую бронзовую пряжку пояса. Один ее край был довольно острым.
— Хочешь перерезать себе горло? — осведомился Лачи. Оборотень расхохотался.
— Этим? Дай, исполни в обмен и мое желание!
Северянин
Юноша зажал пряжку в кулаке. Взмах, и еще — Лачи не успел помешать.
«Он же, как молния», — подумал северянин со сложной смесью ужаса и восхищения, — «Даже сейчас». Золотисто-коричневое плечо Кайе было залито кровью. Линии татуировки, грубо разорванные, полностью скрылись под ней. И опытному целителю не восстановить.
— Зачем ты это сделал? — не стал скрывать изумления. Юноша разжал пальцы, окровавленная пряжка упала на камень.
— Это не имеет отношения к тебе! — передразнил он Лачи. Неровно дышал, с трудом, но голос — прежний, полный великолепной дикой злобы.
— Ты не хочешь иметь ничего общего со своим Родом? Почему?
— Потому что мой Род не помогает крысам!
Лачи задумчиво посмотрел на него:
— Ты в самом деле больше зверь, чем человек. Но можешь быть уверен — я свое слово сдержу. Этого ты во всяком случае заслуживаешь.
Он ждал ответа, но не дождался. Сын Тейит хоть на словах постарался бы одержать верх, а детям юга достаточно было дел.
Тогда Лачи достал из шкатулки в нише стены обсидиановую пластину. Краем глаза следил за пленником, хоть знал прекрасно — головоног его не отпустит. Свет факела лизнул обсидиан — Лачи не смог удержать улыбку, довольную. Печать хальни невозможно разрушить. Это — победа. Положил пластину рядом с оборотнем, невольно отдернул руку.
Подумал — сейчас тот скажет что-нибудь вроде «Боишься, что укушу?» — но мальчишка рта не раскрыл.
— Ты знаешь, как принимают печать?
— Знаю, — глухо ответил, будто собственное эхо: не голос, тень голоса. И смотрел угрюмо из-под длинной неровной челки.
— Сейчас, — сказал северянин, не сводя с него глаз, и невольно перенимая манеру говорить кратко. Сейчас. Пока не хватает сил снова броситься на прутья решетки, пока упоминание полукровки причиняет ему боль. Впрочем, это вряд ли изменится — такие постоянны в привязанностях, разве что любовь поменяют на ненависть. Ладно старший брат его — растил едва ли не с колыбели. Но почему южанин выбрал того заморыша? Не понять…
Рука оборотня вздрогнула, когда легла на черную обсидиановую пластину. Единственный признак слабости. А ведь неприятно ее видеть, хоть это и слабость врага. Чувство досады, саднящее. На него, на себя.
Губы едва шевелились, но Лачи слышал каждое слово — все верно, все без обмана. Да такие и не врут никогда. И главное не сами слова, а приказ, самому себе отданный. А еще — нельзя обмануть печать хальни, она отомстит жестоко.
Пластинка медленно наливается голубым светом — свет перебивает полупрозрачную черноту обсидиана. Рука словно прилипла к гладкой поверхности. Но вот слабее становится свечение, и Дитя Огня рука вздрагивает; сжатая в кулак ладонь — разбить пластину, пока не поздно.