Сильнейшие
Шрифт:
Проснулся поздно вечером. Рядом с головой прыгала птица, поклевывая орех.
Улыбнулся, присвистнул ей. Та не обратила на мальчишку внимания.
Огонек сел. Было не жарко — сезон дождей закончился, теперь какое-то время постоят прохладные дни. После реки его до сих пор била дрожь — поискал нечто, что могло бы согреть. В листья бы зарыться, мелькнула мысль. Идти куда-то на ночь глядя — безумие. Чуть большее, чем просто лежать тут, но все-таки большее. Оглядел себя — мошкара липла к телу — штаны остались целы после протискивания
Голод дал себя знать. Мальчишка нарвал себе орехов, собрал листья, зарылся в них и так лежал, разгрызал скорлупу и думал. Близко… еще немного, и он начал бы считать Асталу своим домом. Точнее, дом Кайе, поправил сам себя. Вот чудесно. А про старших в том доме совсем позабыл, вот и получил… и не в полной мере. Къятта пожалел его? Да уж, — озноб пробежал по коже, — с такими глазами? Но ведь не убил, и не тронул… хотел бы насладиться его болью и страхом — иное бы что-нибудь сделал. Он же просто оставил Огонька одного. Но почему — в Башне-Хранительнице, раз не собирался скормить его Майт? Почему не в собственном подвале? Наверное — Кайе почувствовал бы. Или нет? Къятта сказал — «как пустая шкурка насекомого». Может, оборотень сейчас спит…
Скоро и сам уснул.
Проснулся ранним утром от холода. Траву покрывала россыпь белесых шариков — роса, готовая засиять в лучах солнца. Продрог; вскочил, будто на змее лежал, и запрыгал на месте, пытаясь согреться. Голову вскинул — ветви были вполне пригодны для лазанья. Осмотреться бы — может, получится. Мальчишка забрался на дерево на удивление скоро — правда, мало что разглядел. Зато увидел Башню — с той стороны, откуда приплыл; массивного тела Хранительницы не успело коснуться утро. Судя по всему, город кончался где-то совсем рядом.
Вот в город ему точно не надо было. Подумал еще немного, слез и побрел по лесу прочь. Еще бы на поселения не придти… разыщут рано или поздно.
Скоро выбрел на тропинку, довольно широкую, утоптанную.
Чуть ли не сразу послышались голоса. Огонек насторожил уши, готовый упасть наземь и затаиться.
Голоса приближались. Очень быстро — и тут же из-за поворота, ранее незамеченного, вывернули несколько человек. Мужчин, одетых совсем небогато. Вряд ли они были опасны — мастера, или просто рабочие, двое корзины несли. Но мальчишка поспешно отступил глубже в густой кустарник — мало ли что. Люди прошли мимо, занятые разговорами.
Огонек перевел дух и зашагал дальше. О прошлом старался не думать — только чудилось все время либо змеиное тело поперек тропы, либо стук копыт верхового животного… как тогда, при первой встрече с братьями Тайау.
Небольшую серую грис он обнаружил на окраине, привязанную к забору. Судя по всему, на ней не очень-то ездили, скорее перевозили грузы — по крайней мере на спине громоздился вьюк.
Отвязывая добродушно фыркавшую грис, мальчишка невольно ежился, вспоминая слова — «воров у нас убивают».
Но понимал — на своих двоих доберется разве до поселений.
Вьюк снял и оставил лежать на земле. Пожалел, что в нем нет еды — взял бы, чего уж там…
Шарахался от любого шороха. Конечно, столкнись он с людьми в лоб, имени Кайе Тайау довольно было бы, чтобы обеспечить безопасность себе; но вдруг привели бы в Асталу, к оборотню? А там… все равно там, где Къятта, он долго не протянет.
Лес
Привстать, отползти от камня. Прислониться спиной к многовековому дереву — живая кора, дышит — и сидеть так вечно. Просто жить… как живет бабочка-однодневка или облачко в вышине.
Но я не смогу, думал мальчишка. Я уже не смогу. Я не помню о себе ничего — но ведь было же что-то. Иначе откуда — память о матери, понимание, что за растение передо мной, птичка из серебра?
Серая птица-кауи защелкала, засвистела. Мальчишка задрал голову, пытаясь разглядеть ее через переплетенье ветвей.
Я хотел бы начать заново, думал он. У меня нет прошлого… или есть? Но что? Тусклая, полная страха жизнь в башне? Или же… дружба, которую его старший брат назвал нелепой? И верно — нелепо… Да была ли та дружба?
Как скоро оборотень осознал бы, что Огонек не равен ему и никогда не станет таким же? А что потом? Покровительство, снисходительное и жестокое? Он не отказывается от данного слова… он не выбросил бы полукровку, как ненужную вещь.
— А я пожелал ему смерти там, — негромко проговорил Огонек.
Рыжий зверек в траве насторожил уши. Почесал себя задней лапой под подбородком и побежал по своим делам. Непохоже было, что рассердился, да и вообще вряд ли понял, о ком речь.
С его исчезновением снова нахлынуло одиночество, ознобом по коже — а вечер был теплым…
Грис он потерял на третьи сутки — привязал на ночь к дереву, устраиваясь спать на ветвях, а утром не обнаружил и веревки. Вздохнув, понадеялся, что животину не сожрали, по крайней мере — сама отвязалась. Ехать на ней было — одно мучение, без седла да нормальной узды — но все же быстрее.
Позади давно осталась река Читери, воздух снова был влажным — значит, впереди еще река, и немаленькая. Быть может, та, в которой он барахтался две луны назад… Иска, назвал ее Кайе.
А за ней — ничейные земли. Мысль об этом пугала, словно готовился ступить в неизвестное… а ведь какая разница, если посудить? Что там, что тут — лес… и от дороги приходится держаться в стороне; если уж совсем невозможно, брести по ней, подскакивая от каждого шороха.
В Астале и окрестностях ее нельзя оставаться. Мало того, что Сильнейшие налетают, как вихрь, внезапно… мало того, что право имеют делать все, что придет им в голову. От мысли, что может встретиться с братьями снова — хотелось зажмуриться. Как представлял себя, оборванного, никчемного… подумаешь, Сила. Пользоваться ей не умеет еще, да и разница…
Как наяву представил взметнувшуюся челку, взгляд — свысока, с грис. Слова почудились — думаешь, стал по-настоящему сильным? И улыбка другого, рядом. Едва заметная.