Сильнейшие
Шрифт:
В Астале пахло медом. Здесь — полынью и пылью. Я ведь в другое время в Асталу попал, равнодушно отметил он про себя, а глаза, несмотря на усталость, невольно обшаривали встречных — хоть одну знакомую фигуру искал. Полно… они все остались далеко.
Раздвигая телами и взглядами жаркое марево, полукровку провели через полгорода и, наконец, ввели в прохладную галерею, а после — в зал по широким ступеням. Тут были люди — много меньше, чем на улицах, все больше в сером, но у заметной части их алая кайма украшала туники. Все лица перед взором Огонька сливались
— Любопытно. Иди сюда, — позвала та — высокая, с длинной толстой косой — такие косы на юге носили мужчины. Только украшали золотыми подвесками, а у этой — кожаный ремешок через лоб, алый, плетеный.
Огонек подошел. Это далось ему трудно, ноги от усталости дрожали и отказывались слушаться.
Женщина смерила его взглядом. Некрасивая, но примечательная острыми чертами и надменным взглядом своим. И голос ее оказался ниже, чем у той, с кем Огонек добрался сюда.
— Как необычно… Знаешь, а ты права, сестра моя. В нем и в самом деле есть нечто, вызывающее интерес. Мне достаточно одного взгляда, хотя попозже я проверю, что полукровка представляет из себя по самой сути своей… — Она дала знак окружающим расступиться, и Огонек оказался в центре широкого круга.
Оглядел их всех и сел на пол, холодный, серой и голубой плиткой выложенный. «Вот не встану… Не могу»…
Женщина лишь усмехнулась. Но стоящие рядом нахмурились. Едва уловимый жест рукой — и мужчина вскинул кисть, радужный осколок вспыхнул перед глазами. Огонек дернулся в сторону, машинально выставил руки, защищаясь.
…Нож-осколок ударился о голубую сферу, возникшую вокруг Огонька, и отскочил, со звоном ударился об пол. Погас. Сфера мерцала несколько мгновений, как показалось подростку — угрожающе. Потом исчезла. Так, как и тогда, при обвале…
Было очень-очень тихо.
— Ши-алли! — хрипло проговорила женщина. — Я поражена… Но как? Почему? — Замолчала, глядя на Огонька, словно на что-то не могущее существовать в природе. Немного справившись с изумлением, проговорила задумчиво: — Он пригодится… весьма пригодится. Уведите… В Ауста… да, пока пусть побудет там. Выделите комнату…
Огонька увели, наконец дали вымыться и переодеться. Он попросил, чтобы волосы ему оставили примерно длиной до середины спины, остальное отрезали — и заплел наспех косу по-южному. Накормили и оставили одного в маленькой комнатке. Вместо дверного полога тут была настоящая дверь — легкая, из сплетенных прутьев; ее заперли на засов. Наверное, даже Огонек мог бы выломать такую дверь — только зачем? Сам рвался на север.
Полукровка огляделся, первым делом заметил кровать. Как раз кровать ему и была нужна; впрочем, и пол сошел бы, лишь бы не холодный. Рухнул на постель и заснул мертвым сном.
Проснулся, ощутив чье-то присутствие.
Рядом стояла девчонка. Примерно на год помладше Огонька, смуглая — но кожа тонкая, почти видно, как кровь под ней бежит; голубоватая жилка на виске… с длинными косами, в узком сиреневом платье без рукавов. Эдакий цветок лесной, всю жизнь росший в тени.
Огонек сел на кровати, протер глаза.
— Здравствуй. Ты кто?
— Я Атали. Моя мать привезла тебя сюда. Я пришла, чтобы поговорить с тобой.
Она смотрела с немного свысока, отстраненно и с любопытством — и любопытство это просвечивало сквозь маску «взрослой». А в ушах ее были серьги — пушистые шарики из белых перьев, на бронзовой цепочке; они качались, но не звенели.
— Скажи, ты в самом деле прошел такой большой путь? Один — по лесам, с юга — через племена дикарей?
— Да.
— Тогда, полагаю, ты не откажешься рассказать о том, что видел… Ведь ты пробыл на юге достаточно долго?
— Да. Был, — меньше всего хотелось рассказывать северянам о юге. Если бы просто любопытными были, а то… словно сколопендру рассматривают, и противно, и страшновато, а тянет взглянуть.
— Расскажи, — девочка уселась на подоконник, обхватив колени руками, — Я много читала, но не видела ни одного — даже в Шема и Уми еще не брали меня. Те, кто наделен Силой Тииу… о них рассказывают одно и то же. Правда, они настоящие чудовища?
— Они… да, они страшные. Те, кто стоит высоко, — нехотя признал Огонек. — А других я толком не видел.
— Ты сумел удивить мою тетю. Она сказала — порой и на дороге можно подобрать полезное, и среди кучки камней отыскать золотое зерно. Правда, что за зерно, она не уточнила, — огорчение плеснуло в голосе.
— Да ну? — передразнил чуть насмешливо. — Тетя — это с косой? Что же, она тут самая главная?
— Лайа… моя тетя, и Лачи, он из Хрустальной ветви. Она говорит, что ты странный. Нечасто видим полукровку с Силой; собственно, и самих полукровок я не видела ни одного… — Девочка вскинула блеснувшие любопытством голубые глаза. — А ты совсем такой же, как мы. Ты в самом деле обладаешь такими способностями, чтобы удивилась даже Лайа?
Огонек с усмешкой подумал — видно, тетя не больно откровенна с племянницей. Но она… ничего вроде. Хотя говорит непривычно — напевно, и длинно.
— Я мало что могу. Но полукровка, у которого Сила, диковинка, так? Скажи лучше, что за гадость в меня полетела?
— А! Так ты сам не знаешь? Мы видели очень сильную защиту, лучшую из возможных… ее хватило, чтобы удержать «радужный» нож, брошенный одним из нашей Опоры. Знаешь о ножах этих? Они вспыхивают осколками радуги, когда срываются с ладони владельца…
— Нет. Ты по-человечески объясни, — вздохнул Огонек.
— Жизнь в теле — поток, который нетрудно остановить, как плотиной перегораживают реку. Можно остановить навсегда, а можно вскорости разрушить плотину, и жизнь потечет дальше, свободная. Нож радужный убивает, если захочет хозяин его — конечно, если тот, в кого полетит осколок, не ставит щит. Или ставит, но слишком слабый.
— Значит, если бы я не смог защититься, я бы умер? За что, интересно? — Поджал ноги, обхватил их руками, напрягся.