Сильнейшие
Шрифт:
Бросаю на нее взгляд и замечаю на ее лице восторг. Если бы это был кто-то другой, я бы мог подумать, что меня высмеивают. Но это Адина, да и ее взгляд — еще ничего по сравнению с тем, который у нее появляется при виде медовых булочек.
— Что было потом? — спрашивает она и ободряюще взмахивает рукой.
— Потом они начали понимать, кто я такой, — глухо произношу я, пытаясь скрыть горечь, которой пропитано каждое слово. — Они не знали, что со мной делать. Держали взаперти в нашей крошечной хижине. Гера была первым человеком, которого я увидел, кроме своих родителей. Она появилась на нашем пороге, когда
Я не замечаю, как мой большой палец скользнул по шраму, пересекающему мои губы, пока не ловлю ее взгляд, отслеживающий это движение.
— Став старше, я начал понимать, почему мне нельзя выходить на улицу. Я все еще учился контролировать свои способности, ведь быть Владетелем означало неминуемую смерть. Я был и остаюсь угрозой для короля из-за силы, которую я не просил. Мои родители все понимали, и было ясно, что я нежеланный. Особенно для своего отца.
Поднимаю взгляд на Адину, надеясь, что найду повод закончить этот разговор, но вижу лишь беспокойство в ее карих глазах, лишь мягкость ее руки, лежащей на моем колене и утешение в каждом прикосновении.
— Он думал, что я бесполезен, поэтому так и сказал мне, — сглатывая, стараясь не запинаться на каждом слове и спешу выплюнуть их. — Я не мог работать c ним в лавке, не мог покидать дом, не опасаясь, что меня раскроют. Я был обузой. Неприятностью. Разочарованием.
— Нет, — выдыхает Адина, уверенно качая головой.
— О, да, — я киваю, мои глаза устремляются к небу над нами. — Мне просто не повезло с любовью родных.
Наши взгляды встречаются, и я жалею, что вообще это сказал. Словно каждое слово притупило блеск ее глаз, заглушило ее улыбку, сделав ее унылой и недостойной этих губ. Я никогда не думал, что она может выглядеть такой угрюмой. И мне претит мысль о том, что я стал причиной столь разительной перемены. Но зная, что она не позволит мне остановиться, я глубоко вздыхаю и продолжаю:
— У меня была Гера. Родители терпели бы скорее ее, чем меня, поскольку она, Вуаль, и могла зарабатывать деньги, занимаясь уличной магией. Но по мере нашего взросления все становилось только хуже. Отец начал пить еще больше, а мать не делала ничего, чтобы его остановить. И именно тогда я начал учиться защищаться.
Я провожу рукой по волосам и качаю головой от нахлынувших воспоминаний.
— Он приходил домой поздно, иногда принося с собой из лавки оружие, которое сделал в тот день. Он кричал — мать пряталась. Я принимал на себя основной удар, защищая Геру и мою мать, когда дело доходило до рукоприкладства. Ведь он злился на меня. На того, кто был для него бесполезен.
Она прикрывает рукой рот, скрывая потрясение на лице.
— Поэтому ты сбежал?
— И да, и нет. Мне было четырнадцать, когда моя паршивая жизнь окончательно развалилась, — она придвигается ко мне, ее рука все еще сочувственно сжимает мое колено. — Та ночь была такой же, как обычно. Отец пришел домой пьяный и готовый к драке. Он застал нас с Герой, когда мы смеялись над чем-то, что сказал один из нас. Именно тогда я увидел отблеск меча в его руке. Я и раньше видел его с оружием, но не c таким острым и смертоносным. Я спрятал Геру за собой и осмотрелся в поисках матери, которой никогда не было рядом. Больше всего меня напугал не меч, а слова отца.
— Он пригрозил это сделать. Сказал, что продаст меня королю за деньги, которые заслужил, и что ему следовало сделать это много лет назад.
— Мак… — шепот Адины почти теряется в шуме моего прерывистого дыхания.
— Я не заслуживаю улыбаться. Именно так он мне сказал, — с каждым словом, ускользающим из моего прошлого и преследующим мое настоящее, мой голос становится все тише. — Не помню, как он замахнулся мечом, помню лишь его голос, когда он обещал стереть улыбку с моего лица.
Мой большой палец находит шрам, пересекающий губы, и проводит по нему неуверенным движением.
— Именно после того, как он порезал меня, мы с Герой сбежали. Я… я не знал, что он сделает с ней, и не стал выяснять, выполнит ли он свое обещание продать меня королю.
Не могу смотреть на нее после всего, что сказал.
— Мы с Герой выживали в трущобах несколько лет, прежде чем смогли позволить себе настоящий кров, — все еще избегая ее печального взгляда, добавляю я:
— Я заставлял себя контролировать растущую силу. Научился скрываться у всех на виду. А потом я стал кузнецом, просто назло отцу. Так что и из этого вышло что-то хорошее, — ее пальцы касаются моего подбородка, и я опускаю веки.
Она поворачивает мое лицо к себе, несмотря на мое сопротивление. Ее ладонь мягко прижимается к моей щеке, в чуждом мне утешительном жесте. И когда ее большой палец касается моего шрама, я наконец встречаюсь с ней взглядом.
— Он украл твою улыбку, — шепчет она со слезами на темных ресницах. — Неудивительно, что у тебя не было того, что можно мне подарить.
Меня снова охватывает сожаление, ее слова напоминают о каждой упущенной возможности заставить ее улыбнуться и улыбаться самому.
— Я найду ее, — шепчу я, — отберу обратно, если понадобится. Для тебя.
Уголки ее губ приподнимаются, глаза блестят от слез.
— И я буду беречь ее, — ее большой палец согревает мою кожу, продолжая водить по шраму и создавать новые связанные с ним воспоминания.
После долгого молчания она позволяет себе тихий вопрос:
— А где они сейчас? Твои родители?
Я слегка пожимаю плечами, как будто не думаю об этом каждый день.
— Не уверен, что знаю. Вероятно, в том самом доме на другой стороне трущоб. Но я годами прятался от них, скрываясь среди людей. И я все еще жив, так что, думаю, отец так и не добрался до короля, — я усмехаюсь. — Должно быть, они довольны моим отсутствием.
Она медленно кивает, обдумывая эти слова, прежде чем сделать собственное заявление:
— Ты далеко не бесполезен. Ты сильный, умный и действительно можешь носить гвардейскую форму. Даже если это и не по-настоящему, — в ее глазах бушует огонь, даже несмотря на то, что ее большой палец все еще прижат к моим губам. — И никто не сможет отнять твою улыбку. Она принадлежит тебе, Мак.
Я беру ее за запястье и осторожно опускаю вниз, чтобы можно было заговорить.
— Макото.
Она хлопает ресницами.