Сильнодействующее лекарство
Шрифт:
В последующие несколько месяцев продолжали поступать сообщения о последствиях, вызванных талидомидом: в разных странах родилось двадцать тысяч искалеченных детей, хотя, конечно, трудно считать эту цифру точной.
В Соединенных Штатах число детей, пораженных фокомелией, достигло восемнадцати или девятнадцати — и то лишь потому, что разрешение на массовое использование лекарства так и не было получено. В противном случае количество безруких и безногих младенцев могло бы, вероятно, достигнуть десятков тысяч.
— Нам нужно какое-то новое ограничительное законодательство, — заявил Эндрю, — случай с талидомидом, помимо всех бед, которые он наделал, доказал:
— Хотелось бы мне возразить, — с грустью согласилась Селия, — но не могу. Как не сможет ни один здравомыслящий человек.
Ко всеобщему удивлению, был разработан ряд действительно полезных законодательных актов, которые президент Кеннеди подписал и утвердил в октябре 1962 года, несмотря на предшествующие политические интриги. Хотя они были далеки от совершенства и содержали положения, из-за которых впоследствии лишились лекарств многие из тех, кто в них действительно остро нуждался, новые законы обеспечивали гарантии безопасности потребителя, которых не существовало в период «Д.Т.» — таким кодовым обозначением многие работники фармацевтической промышленности будут и впоследствии называть эпоху «до талидомида».
Тогда же, в октябре, Селия узнала, что Эли Кэмпердаун, президент компании «Фелдинг-Рот», безнадежно болен.
Спустя несколько дней Сэм Хауторн вызвал ее к себе в кабинет.
— Эли прислал записку. Он хочет тебя видеть. Его перевезли домой из больницы, ну а я договорился, чтобы тебя завтра к нему подбросили.
Дом Кэмпердауна стоял в пяти милях к юго-западу от Морристауна, в местечке Маунт-Кембл-Лейк. Большое старое здание находилось в самом конце длинного подъездного пути. От посторонних глаз его скрывали деревья и густые заросли кустарника. Фасад, сложенный из известняка, потемнел и покрылся зеленоватым налетом. Снаружи казалось, что внутри дома темно. Так оно и было.
Сутулый пожилой дворецкий проводил Селию в дом. Он ввел ее в богато украшенную гостиную, уставленную старинной мебелью, и попросил там обождать. Дом словно вымер — ни звука не доносилось. Наверное, подумала Селия, это потому, что Эли Кэмпердаун живет один: она знала, что он овдовел много лет тому назад.
Через несколько минут в дверях появилась сиделка в белом, молодая, хорошенькая и быстрая девушка.
Она с любопытством взглянула на Селию:
— Он очень ждет вашего прихода.
Подняв исхудалую руку, Кэмпердаун указал на стол, стоявший в другом конце комнаты:
— Там лежит номер «Лайф» и кое-какие бумаги. Принесите их мне, пожалуйста.
С явным усилием Эли Кэмпердаун начал листать журнал, пока не нашел то, что искал.
— Вероятно, вы это уже читали.
— Статью о талидомиде с фотографиями искалеченных детей? Да, я с ней знакома.
Он коснулся пальцами пачки документов.
— Здесь есть и другие статьи и фотографии. Некоторые из них еще не известны широко. Я внимательно следил за развитием событий. Все это ужасно.
— Да, именно так.
Какое-то время они молчали, потом он сказал:
— Селия, вы знаете, я ведь умираю.
— Да, я это знаю, — как можно мягче ответила она.
— Я заставил чертовых докторов сказать мне правду. Мне осталось жить неделю, в лучшем случае две. А может быть, и вообще считанные дни. Именно поэтому я добился, чтобы меня перевезли сюда. Хочу умереть в родных стенах.
Селия попыталась было вставить слово, но он жестом прервал ее:
— Не надо. Дайте мне сказать все
Эли Кэмпердаун умер через две недели.
В компании «Фелдинг-Рот» последовали большие перемены: совет директоров избрал нового президента, началась общая передвижка по служебной лестнице. В числе тех, кого это коснулось, был и Сэм Хауторн.
Однажды утром в кабинет Селии без стука вошел сияющий Сэм Хауторн.
— Клянусь Богом, свершилось! — объявил Сэм. — Мне пришлось выпустить кишки кое-кому из наших твердолобых, и кровь текла ручьем, но своего я добился. Отныне, Селия, ты — глава своей епархии и, что еще важнее, тебя внесли в официальный список кандидатов на ускоренное продвижение.
Часть вторая
1963–1975
Сэм Хауторн был человеком разносторонних интересов. Они выходили далеко за рамки его профессии. Несмотря на крайнюю загруженность делами компании, Сэм не изменял и своей давней любви к литературе, живописи и музыке. В зарубежных столицах Сэм всегда умудрялся находить время, чтобы посетить книжные магазины, галереи и побывать на концертах.
В живописи он отдавал предпочтение импрессионистам, в особенности Моне и Писсарро. Его любимым скульптором был Роден. Как-то в разговоре с подругой Лилиан Хауторн призналась, что видела, как Сэм простоял в одиноком молчании перед скульптурной группой «Граждане Кале» в саду музея Родена в Париже целых пятнадцать минут, его глаза застилали слезы.
Он был страстным поклонником Моцарта. Хороший пианист, хотя и не блиставший особым талантом, Сэм любил, чтобы в отелях, где он останавливался, в номере стоял рояль.
За номер с роялем Сэм платил из собственного кармана. Он был человеком состоятельным — владел значительной долей акций компании «Фелдинг-Рот», которые унаследовал от матери. Фамилия матери была Рот, и Сэм был последним отпрыском клана Ротов, а значит, и Фелдингов, непосредственно связанным с управлением делами компании. Однако его семейные связи не особенно отражались на его карьере и не определяли нынешнее положение. Он достиг его благодаря своим способностям и целеустремленности. Это был общепризнанный факт.
В личной жизни Сэма и Лилиан Хауторн связывали прочные узы брака. Оба они обожали Джулиет, которая в свои пятнадцать лет, невзирая на родительскую любовь, казалась совсем неизбалованной.
В свое время Сэм занимался спортом. Еще в колледже он увлекался бегом на длинные дистанции, да и сейчас любил побегать рано утром несколько раз в неделю. Он довольно неплохо играл в теннис; правда, азарта в его игре было больше, чем техники. Его излюбленным приемом на корте был резкий удар у сетки с лёта, что снискало ему популярность среди партнеров по парной игре.