Сильнодействующее средство
Шрифт:
— Если хочешь, я спрошу у отца, — великодушно предложил Сэнди.
— Ну, я не хотела бы тебя утруждать, но… — Рошель, разумеется, тут же с жаром ухватилась за подвернувшуюся возможность. — Самое большее, о чем я могла бы тебя попросить, — это кинопробы. А там пусть твой отец решает.
А затем, словно устыдившись своего энтузиазма, тихо пробормотала:
— Прости, мне не следовало использовать дружеские отношения.
— Нет, нет, что ты, — поспешил возразить Сэнди. — Для чего же тогда друзья? Сегодня же позвоню папе.
— Знаешь,
Впервые со дня их знакомства в детском саду Сэнди Рейвен твердо знал, что сегодня Рошель Таубман будет действительно с нетерпением ждать его звонка.
То, что поведал Сидни, можно было отнести к разряду горько-сладкого известия. Сладкого для Рошель и горького для него самого.
Как выяснилось, студия пустилась в экономию, и у руководства возникли сомнения относительно целесообразности запуска нового мюзикла, хотя сама идея «Фрэнки» была всем по душе.
В то же время, поскольку Сид работал еще над тремя проектами, он не сомневался, что сможет устроить для Рошель прослушивание для поступления в актерскую школу «Фокс». Это было не столько учебное Заведение, сколько коллекция самых красивых актеров и актрис, потенциальных героев-любовников и донжуанов, из которых здесь лепили звезд.
Сид пообещал, что, когда студия в очередной раз приедет отбирать людей в Нью-Йорк, пассию сына непременно прослушают.
Рошель была преисполнена благодарности.
— Сэнди! — закричала она в трубку. — Как жаль, что ты не здесь! Я бы тебя обняла и расцеловала.
«Ради такого дела могу и подгрести», — подумал он. Но вслух ничего не сказал.
Сид Рейвен слово сдержал. Зимой, когда студийные вербовщики рыскали по Восточному побережью в поисках будущих звезд, Рошель не просто прослушали, но еще и сняли кинопробы. Было решено, что, хотя Рошель немножко плосковата «на верхнем этаже» (это был конфиденциальный комментарий), она оставляет впечатление не просто красотки, но даже довольно убедительной актрисы. Но и одной внешностью она заслуживает поступления в школу-студию. С испытательным сроком на три года.
Рошель спешно собиралась в Калифорнию, и у нее почему-то не нашлось времени для Сэнди. Но, находясь в самолете, когда надо было убить пять часов полета, отделявших ее от края чудес, она все же черкнула записочку на листке казенной бумаги: «Никогда не забуду того, что ты для меня сделал».
Однако, сойдя с трапа в аэропорту Лос-Анджелеса, Рошель позабыла опустить письмо в ящик.
8
Адам
Объявили рейс Тони.
— Адам, — как заклинание, повторяла она, — если хочешь, я с удовольствием останусь.
— Тони, все в порядке, — сказал он, желая сохранить свою эмоциональную независимость. — Я справлюсь.
Но, едва сев в машину, Адам тут же затосковал.
И он направился в единственное место, где мог рассчитывать на понимание и, главное, поговорить о Максе Рудольфе.
Интуиция его не подвела. Большинство сотрудников собрались в лаборатории, движимые желанием почтить память своего руководителя. К моменту появления Адама разговор уже велся, насколько было возможно, в юмористическом ключе: все вспоминали «старые добрые времена» и чудачества босса.
Кое-кто перебрал с выпивкой, в том числе и биохимик Роб Вайнер, который вдруг пробормотал:
— Я хорошо знаю Макса, и можете мне поверить: где бы он ни был, он будет продолжать свои нежданные воскресные визиты.
Потом до Адама донесся разговор, который лучше ему было бы не слышать.
— Руководство наверняка возложат на Куперсмита, — предположила Синди По. — Старик бы выбрал его.
— Какая ты наивная! — возразила Кларисса Прайс, ветеран лаборатории, которую все называли «мышиной мамой». — В Гарварде влияние того или иного ученого заканчивается с его смертью. Руководителя лабораторией будет назначать совет университета. И откровенно говоря, у Адама для руководящей работы маловато опыта и научных публикаций.
— А я тебе говорю, он это заслужил! — твердила молодая женщина.
— Послушай меня, дорогуша, ты, может, хорошо разбираешься в своей микробиологии, зато в высоких политических материях ничего не смыслишь. Я бы сказала, главное, что работает против Адама, — именно его близость к Максу. Не говоря уже о конкуренции со стороны множества ученых старшего поколения.
Ровно в полночь телефон в лаборатории зазвонил.
— Я тебе еще не надоела? — сказала Тони небрежным тоном.
— Нет, что ты. И вообще, я должен перед тобой извиниться. Даже сейчас, в разгар поминок — а это именно то, что у нас тут происходит, с выпивкой и прочими атрибутами, — мне не хватает не только Макса, но и тебя.
— Спасибо. Я знаю, тебе нелегко это говорить. Если для тебя это что-нибудь значит, я хотела бы, чтоб ты знал: я чуть не выпрыгнула из самолета, когда он стал выруливать на взлетную полосу.
— Между прочим, Лиз ты очень понравилась.
— О… — Тони не скрывала своего удовлетворения. — Передавай ей от меня привет.
Тяжелее всего было вечером. Почему-то в эти часы Адам как никогда остро ощущал невосполнимость утраты. В особенности после того, как по прошествии положенного траура задерживаться на работе во внеурочные часы стали лишь самые одержимые.
Без могучего ума и дружбы Макса Рудольфа, согревавших его холодными зимними вечерами, бостонские морозы сделались невыносимыми. Единственным спасением оставалась работа, и Адам с головой ушел в последний и самый важный проект своего учителя.