Шрифт:
* * *
Сильвестр стоял у окна столовой, опершись о подоконник, и любовался красивым пейзажем. Правда, отсюда не были видны фонтаны, расположенные с другой стороны Чанса. За огромной лужайкой перед домом, за которой все лето ухаживали садовники, возвышались залитые лучами яркого солнца кедры и буки – с них начинался лесопарк Хоум Вуд. Он и сейчас продолжал манить Сильвестра. Правда, теперь молодого герцога больше привлекали таинственные чащи с фазанами, нежели прячущиеся в них сказочные драконы и скачущие по аллеям и просекам злые воины в старинных доспехах. Когда-то давным-давно Сильвестр со своим братом-близнецом Гарри разгромил всех этих рожденных богатым детским воображением драконов и воинов. Сейчас в поместье не осталось ни тех, ни других. Да и Гарри не было в живых уже почти четыре года.
Два дня стояли трескучие морозы, сковавшие землю
Но Сильвестра нельзя было упрекнуть в капризности, он не собирался поддаваться искушению и менять свои планы на день. Своенравие хозяина ведет к тому, что и челядь становится капризной, а когда требуется управлять обширными поместьями, невозможно обойтись без хороших усердных слуг. Сильвестру недавно исполнилось двадцать семь лет, а огромное состояние он унаследовал в девятнадцать. Несмотря на все чудачества и проделки, совершенные в юности, он никогда не считал титул и богатство какими-то игрушками и никогда не позволял себе манкировать своими обязанностями. Сильвестр по праву рождения занимал высокое положение. Он получил прекрасное воспитание и был достоин своих выдающихся предков. Сильвестр считал само собой разумеющимся, что ему подчинялись сотни людей, чьи имена были занесены в огромный список на выдачу жалования, но он также и без ропота принимал ту ответственность, которую знатный титул взвалил на его плечи. Если бы молодого герцога спросили, доволен ли он своим высоким положением, он чистосердечно признался бы, что никогда не задумывался над этим. Правда, Сильвестр не собирался отрицать, что был бы крайне удручен, если бы внезапно стал простолюдином.
Значит, и говорить об этом не стоило. Но задавать этот вопрос было некому, а большинство людей считали Сильвестра необыкновенно удачливым молодым человеком, которому благосклонная фортуна подарила знатный титул, богатство и красоту. Судя по всему, на его крестинах отсутствовали злые феи, которые могли бы испортить ему жизнь, одарив горбом или, скажем, заячьей губой. Пусть он и не был высоким, но фигура отличалась хорошим сложением. Широкие плечи, стройные ноги. Черты лица были настолько приятны, что все считали его весьма привлекательным. Всякий раз, когда о Сильвестре говорили, как о красавце, это ни у кого не вызывало удивления. У простолюдина едва заметно косящие глаза под выгнутыми черными бровями могли бы считаться недостатком, но у герцога Салфорда они только подчеркивали и усиливали благородство происхождения. Поклонники его матери говорили, что она в пору своего расцвета обладала такими же тонкими, будто взмывающими ввысь бровями. Казалось, что их с необычайной тщательностью нарисовали кисточкой и подвели к самым вискам. Правда, Сильвестру это не придавало столько очарования, сколько герцогине. Когда он бывал в гневе, хмурился, брови его еще сильнее взлетали вверх, отчего он становился немного похож на сатира.
Сильвестр уже собирался отойти от окна, как его внимание привлек бегущий мальчишка, который выскочил из-за тисовой изгороди и пустился наутек через лужайку к Хоум Вуду. Его золотистые локоны развевались на ветру, ноги в нанковых штанишках мелькали в траве, жабо недавно выстиранной рубашки съехало набок и выглядывало из-под шерстяного пальто, наспех надетого поверх голубой курточки неумелыми детскими ручонками.
Сильвестр рассмеялся и открыл окно: ему захотелось пожелать Эдмунду успехов в очередном рискованном приключении. Он уже готов был окликнуть его, но вовремя спохватился. Эдмунд ни за что бы не остановился, если бы его позвали нянька или учитель, но дядю он всегда слушался. Раз мальчику удалось бежать от менторов, то было бы не по-джентльменски останавливать его у самой цели. Ведь если он задержится, то рискует быть пойманным, а это, размышлял Сильвестр, повлечет за собой одну из тех неприятных сцен, которые наскучили ему до смерти. Эдмунд станет вымаливать у дяди разрешение пойти в лес, и независимо от того, даст Сильвестр на это согласие или нет, ему придется выслушать упреки своей овдовевшей невестки. Леди Ианта Генри Рейн обвинит герцога Салфорда или в жестокости по отношению к маленькому бедному Эдмунду, или в бездушном пренебрежении судьбой племянника. Леди Генри так и не смогла простить Сильвестра за то, что он убедил своего брата (как она без устали твердила) сделать его единственным опекуном Эдмунда. Было бесполезно объяснять леди Генри, что завещание Гарри написано еще до женитьбы, и его единственной целью являлось желание обезопасить интересы рода в случае какого-нибудь несчастного происшествия, о возможности которого никто не задумывался всерьез. Это условие гласило, что любой отпрыск, появившийся на свет в результате брака Гарри, будет расти и воспитываться под присмотром главы рода Рейнов. Какой бы глупой ни казалась леди Генри Сильвестру, она была отнюдь не простодушна и полагала, будто адвокат ее мужа посмел включить такой гадкий пункт только под давлением самого Сильвестра. Сильвестр, в сердце которого до сих пор так и не затянулась рана от потери любимого брата, как-то в пылу гнева ответил на упрек невестки:
– Если вы считаете, что я мечтал о том, чтобы бы мне на шею посадили этого мальчишку, то в таком случае вы еще глупее, чем я полагал!
Сильвестр сразу же пожалел об этих необдуманных словах и тут же извинился, но леди Генри не забывала о них ни днем, ни ночью. Теперь, когда вопрос опеки над Эдмундом встал особо остро, те опрометчивые слова превратились в жестокое орудие против герцога.
– Вы никогда не хотели воспитывать его, – напоминала леди Генри. – Вы сами говорили об этом!
Конечно, в этом была доля правды. Поначалу он не проявлял особого интереса к двухлетнему ребенку и уделял ему столько внимания, сколько следовало ожидать от молодого человека. Когда Эдмунд подрос, Сильвестр стал проводить с племянником больше времени. Эдмунд же, когда его блистательный дядя находился в Чансе, буквально ходил за ним по пятам. Сильвестр обладал всеми теми качествами, которые полностью отсутствовали у мисс Пугговиц, няньки Эдмунда (она вынянчила и Гарри, и Сильвестра), так и у мамы. Сильвестр не проявлял особой нежности к маленькому племяннику, ему было безразлично, когда тот рвал или пачкал одежду, а разговаривал с мальчиком всегда кратко и по существу. Находясь в дурном настроении, мог строгим, повелительным тоном отослать Эдмунда заниматься собственными делами. Однако часто, отправляясь на верховую прогулку, сажал мальчугана к себе в седло. Это были самые яркие проявления доброго расположения к племяннику, правда, нередко сопровождавшиеся менее приятными, но столь же благородными в глазах мальчика и характерными только для Сильвестра поступками. Распоряжения Сильвестра выполнялись немедленно и беспрекословно, поскольку разговор с непокорными и строптивыми у герцога Салфорда был коротким.
Сильвестр полагал, что леди Ианта и мисс Пугговиц своим воспитанием только портят мальчика. Он без малейших колебаний прямо объяснял этому юному и сообразительному джентльмену, что глупо выбирать по отношению к нему тактику, которая оказывала Эдмунду такую хорошую службу в детской. Но, несмотря на это, герцог Салфорд редко вмешивался в воспитание племянника. Он не находил в Эдмунде недостатков, от которых нельзя было бы быстро избавиться в более зрелом возрасте. К тому времени, когда мальчику исполнилось шесть лет, Сильвестр полюбил его, как родного сына.
Эдмунд стремительно пересек лужайку и исчез из виду. Сильвестр закрыл окно и подумал, что должен найти мальчишке более жизнерадостного и энергичного учителя, чем преподобный Лофтус Лейборн, старый и довольно дряхлый священник, который, собственно, был духовником матери герцога. Сильвестр считал, что Ианта приняла не самое удачное решение, когда пригласила отца Лофтуса преподавать ему первый урок, но подумал, что не стоит из-за этого провоцировать невестку на скандал. Последнее время леди Генри стала жаловаться, что Эдмунд повадился бегать в конюшни, где мог нахвататься неприличных слов и вульгарных манер. «Черт побери, – подумал Сильвестр, – неужели она рассчитывала, что мальчик станет всю жизнь держаться за мамину юбку?»
Услышав скрип двери, Сильвестр отвернулся от окна. В комнату вошел дворецкий, за ним следовал молодой лакей, который принялся убирать со стола остатки довольно плотного завтрака.
– Я приму мистера Осетта и Пьюси во время обеда, Рис, – распорядился Сильвестр. – Тогда же Чейло и Броу могут принести мне свои книги и журналы. А сейчас я навещу ее светлость. Сообщи Тренту, что я, возможно – могу захотеть…– Он замолчал и посмотрел в окно. – Нет, не стоит! К четырем часам все равно уже стемнеет.