Сильвия и Бруно
Шрифт:
— Скорее наподобие того, как мы говорим «резь от чтения».
Под-Правитель задумчиво поскрёб подбородок.
— Да, что-либо одно из этого, — признал он. — Но как бы то ни было, у вас здорово получается. Хочу сказать по секрету...
Тут он перешёл на шёпот, и поскольку я не мог больше ничего слышать, то решил пойти поискать Бруно.
Я нашёл малыша в передней, где перед ним стоял лакей в ливрее, который от чрезвычайной почтительности согнулся едва ли не пополам, оттопырив при этом локти, словно рыба плавники.
— Его Высокопревосходительство, — говорил почтительный лакей, — находятся у себя в кабинете, вшство! — В искусстве произношения этого слога он и в подмётки Канцлеру не годился.
Бруно
Правитель, высокий и величественный человек с важным выражением на очень приятном лице, сидел за письменным столом, сплошь покрытым бумагами, а на колене у него примостилась одна из самых миловидных и привлекательных девчушек, каких мне только доводилось видеть. Выглядела она на четыре-пять лет старше Бруно, но имела такие же розовенькие щёчки, такие же искрящиеся глазки и схожую кудрявую шевелюру. Её живое улыбающееся личико было обращено вверх, к лицу отца, и восхищённому взору открывалась та взаимная любовь, с которой оба они — девочка, переживающая Весну Жизни, и её отец, находящийся в поре поздней Осени, — созерцали друг друга.
— Нет, с ним вы ещё не встречались, — говорил старик, — да и как: он покинул нас очень давно и всё странствовал по дальним странам в поисках потерянного здоровья — дольше, чем ты, моя маленькая Сильвия, живёшь на свете [15] !
Тут Бруно взобрался на другое его колено, результатом чего явились обильные поцелуи, весьма замысловатые по исполнению.
— Он вернулся только этой ночью, — продолжал Правитель, когда поцелуи иссякли. — Последнюю тысячу миль или около того он двигался с особенной поспешностью, чтобы успеть ко дню рождения Сильвии. Зато он рано встаёт, и к этому часу, я полагаю, уже засел в Библиотеке. Пойдёмте-ка навестим его. Он всегда добр к детям. Вы наверняка его полюбите.
15
В главе X «Другой Профессор» читатель встретит явную иронию над образом жизни Леонардо да Винчи. Не иронизирует ли здесь автор над некоторыми житейскими правилами Канта? Общеизвестно, что Кант имел привычку по утрам, перед тем как сесть за письменный стол, вышагивать строго отмеренное расстояние в строго установленное время, невзирая на погодные условия. Между тем эту его привычку нельзя счесть простой причудой: таким образом немецкий профессор (обратим внимание! — над немецкими профессорами Кэрролл любил подтрунить) вновь и вновь задавал своему сердцу здоровый ритм; такая метода вышагивания с сосредоточением на этом занятии вполне действенна, невропатологи рекомендуют её пациентам по сей день. Образованные люди в XVIII — XIX веках часто следовали советам советам Канта. В дневнике Ивана Сергеевича Тургенева от субботы 27/15 января 1883 г. имеется такая запись: «В прошлое воскресенье, 2/14 янв<аря> так-таки и вырезали у меня невром <...> Было очень больно; но я, воспользовавшись советом Канта, старался давать себе отчёт в моих ощущениях — и, к собственному изумлению, даже не пикнул и не шевельнулся. А длились вся операция минут с 12. Невром был с грецкий орех — большой. Потом меня уложили — и так я пролежал 14 дней».
— А другой Профессор тоже приехал? — спросил Бруно. В его голосе слышался благоговейный страх.
— Да, они прибыли вместе. Другой Профессор, он, знаете ли... Пожалуй, он не приглянется вам поначалу. Он, как бы это сказать, немного мечтательный.
— Вот бы Сильвия была немного мечтательной, — сказал Бруно.
— Чего-чего? — изумилась Сильвия.
Но Бруно обращался к отцу, а не к ней.
— Она сказала, что не может, понимаешь, папочка? А на самом деле она просто не хочет.
— Сказала, что не может мечтать? — озадаченно повторил Правитель.
— Да, сказала! — настаивал Бруно. — Когда я сказал ей: «Прекратим уроки!», она сказала: «И мечтать не могу, чтобы урок уже окончился!»
— И пяти минут не проходит с начала урока, а ему уже хочется, чтобы урок закончился! — пожаловалась Сильвия.
— Пять минут уроков в день! — сказал Правитель. — Немногого же, малыш, можно выучить за такое время.
— Но это же Сильвия так говорит, — оправдывался Бруно. — Она говорит, что я не хочу учить уроки. А я ей говорю, что я не могу учить их. На это она мне отвечает, что я просто не хочу учить уроки, а я говорю...
— Пойдёмте же повидаем Профессора, — сказал Правитель, мудро избегая дальнейшего разговора. Дети, поддерживаемые за руки, спрыгнули с его колен, и счастливая троица — а следом и я — направилась в Библиотеку. По дороге я нехотя признался самому себе, что никто из всей компании (за исключением Лорда-Канцлера, и то всего один раз) даже не взглянул в мою сторону. Кажется, моего присутствия вовсе не замечали!
— Так он потерял здоровье, папочка? — спросила Сильвия, двигаясь с несколько преувеличенной степенностью, чтобы подать пример Бруно, который шествовал с другого боку… вприскочку.
— Да, но уже должен был давно найти! — а в те времена жаловался на прострел и ревматизм, и на прочее из той же области. Лечится он предпочитает только у себя самого; он весьма учёный доктор. Только представьте: он даже изобрёл три новых болезни, не говоря уже о новом для вас способе сломать ключицу.
— А для нас это не больно? — спросил Бруно.
— Для кого? А что? Не очень, — отвечал Правитель, но мы уже входили в библиотеку. — А вот и Профессор. Доброе утро, Профессор! Надеюсь, вы хорошо отдохнули после дороги!
Маленький толстый живчик в цветастом халате, держащий под мышками по огромной книге, засеменил в дальнем конце комнаты, двинувшись прямо к нам и не обращая на детей ни малейшего внимания.
— Я ищу третий том, — сказал он. — Вы его не встречали?
— Встречайте же моих детишек, Профессор! — воскликнул Правитель, хватая Профессора за плечи и разворачивая его лицом к детям.
Профессор неистово расхохотался; успокоившись, он целую минуту безмолвно разглядывал детей сквозь свои огромные очки. Наконец он обратился к Бруно:
— Ну-с, мальчик, как провёл свою ночь?
Бруно растерялся.
— Моя ночь была та же, что и у всех. Этой ночью была всего одна… ночь, — пролепетал он.
Теперь растерялся Профессор. Он снял свои очки и долго протирал их носовым платком. Затем он вновь водрузил очки на нос и уставился на детей. Спустя полминуты он повернулся к Правителю с вопросом:
— Они все были переплетены?
— Нет, мы не были, — сказал Бруно, решивший, что уж на такой-то вопрос он и сам за себя ответит.
Профессор повесил голову.
— Значит, ни кожаных корешков, ни кожаных ремешков?
— Нас не бьют ни плетьми, ни ремешками, ни корешками, — продолжал негодовать Бруно. — Мы не преступники!
Но Профессор уже забыл про них. Он вновь обратился к Правителю.
— Могу вас обрадовать, — сказал он. — Барометр-то сдвинулся...
— Так-так, и в какую же сторону? — спросил Правитель, добавив специально для детей: — Не то чтоб я беспокоился, понимаете? Просто он полагает, что это влияет на погоду. Он замечательно умный человек, понимаете? Иногда он говорит такие вещи, которые может понять только Другой Профессор. А иногда он говорит такое, чего никто не может понять. Так в какую же сторону, Профессор? Вверх или вниз?