Сильвия и Бруно
Шрифт:
Я взглянул на Сильвию, которая ни словом мне не ответила, но с тревожным видом приложила палец к губам, затем движением головы приказала Бруно следовать за ней и выбежала в сад. Я почувствовал себя подсудимым, у которого внезапно дали дёру два самых важных свидетеля.
— Позвольте мне подарить вам эти цветы, — промямлил я наконец, совершенно не видя выхода из тупика. — Вы всё равно лучше в них разбираетесь.
— Принимаю с величайшей благодарностью! Но вы так и не ответили мне... — решился было настаивать граф, но тут его прервало, к моему несказанному облегчению, появление Эрика Линдона.
А вот что до Артура, то его настроение, как я заметил, с появлением новоприбывшего отнюдь не улучшилось.
— Попробуй-ка вот это, — попросил Эрик. — Ноты, на первый взгляд, не слишком сложные, а сама песня как нельзя лучше подходит к случаю.
— Тогда это наверно вот какая песня:
Чаепитье в пять часов Так люблю, что нету слов! Выпить я всегда готов Чашку чая в пять часов! —со смехом говорила леди Мюриел, садясь за пианино и пробегая пальцами пару-другую аккордов.
— Не совсем, эта песня на старую тему «вечно верна, вечно одна». Про несчастную влюблённую парочку: он пересекает солёные воды, она оплакивает своё одиночество.
— Подходящая к случаю, ничего не скажешь, — поддразнила она его, в то время как он ставил перед ней ноты. — Я, значит, оплакиваю одиночество? И кто же это меня так разобидел, позвольте спросить?
Она разок-другой проиграла мелодию, сначала бегло, потом помедленнее, и наконец исполнила перед нами саму песню, притом с такой элегантной непринуждённостью, словно знала её с детских лет:
«Сошёл он с трапа как герой, Удачами богат, К её щеке приник щекой, Она же прячет взгляд. Молчит она — “Кому нужна Чреда моих скорбей? Неужто он любил меня, Плывя за семь морей?” “Тебе жемчужину я вёз, Пересекал моря — Узнай же свет глубинных звёзд, Любимая моя!” Суёт в ладонь, в глазах — огонь, А сердце шепчет ей: “Любил меня, любил меня, Плывя за семь морей!” Сверкает искрами в глаза Прибрежная волна; Вдали сокрылись паруса, И вновь она одна. Но, боль поглубже затая, Верна мечте своей — “Любя меня, любя меня, Поплыл за семь морей! Меж ним и мной простор морской, Но не порвалась нить; И нет помех сближенью тех, Кто может так любить. Готова ждать, любовь храня, Немало лет и дней — Любя меня, любя меня, Плывёт он средь морей!”»Выражение неудовольствия, которое появилось на Артуровом лице, стоило молодому капитану в таком легкомысленном тоне заговорить о Любви, во время исполнения песни совершенно исчезло, и слушал он с видимым восхищением. Но лицо его вновь потемнело, когда Эрик с притворной скромностью промолвил:
— Я же говорил: подходит к случаю — ведь и я капитан.
Желая прекратить мучения моего друга, я поднялся, чтобы откланяться, тем более что граф снова начал свои в высшей степени обременительные расспросы насчёт цветов: «Вы ещё не...»
— Нет, нет, благодарю, чаю с меня достаточно! — поспешно отозвался я. — Нам и в самом деле пора идти. Доброго вечера, леди Мюриел! — Мы распрощались и сбежали, пока граф неотрывно рассматривал свой букет.
Леди Мюриел проводила нас до дверей.
— Вы не представляете, какой приятный подарок сделали моему отцу, — с теплотой в голосе сказала она. — Он страстный ботаник. Сама я, боюсь, ничего не понимаю в этой науке, но содержу его Сухой Сад в полном порядке. И сейчас я должна буду подготовить несколько листов промокательной бумаги, чтобы засушить его новые сокровища, пока они не начали вянуть.
— Это нисколечко не поможет, — сказал Бруно, поджидавший нас в саду.
— Почему не поможет? — спросил я. — Знаешь ли ты, что я вынужден был подарить букет, чтобы пресечь расспросы?
— Пользы от этого никакой, — подтвердила Сильвия. — Они только огорчатся, когда увидят, что цветы исчезли.
— Как, исчезли?
— Не знаю, как. Но они исчезнут. Наша няня, и та оказалась всего лишь Помелом — помните, та, которую Бруно соорудил?
Последние слова она произнесла шёпотом, не хотела, видимо, чтобы Артур слышал. Но этого можно было не опасаться; маловероятно, чтобы он вообще замечал детей — шагал себе, молчаливый и отсутствующий, и когда на опушке леса дети торопливо попрощались с нами и побежали прочь, он, казалось, пробудился от сна наяву.
Букет исчез, как Сильвия и предсказывала, и когда пару дней спустя мы с Артуром вновь посетили Усадьбу, то нашли графа с дочерью в саду, где они вместе со старой экономкой обследовали задвижки на окне гостиной.
— Ведём следствие, — сообщила леди Мюриел, поспешив нам навстречу. — И позволяем вам, как Соучастникам до События Преступления, выложить всё, что вы знаете об этих цветах.
— Соучастники до События Преступления на вопросы отвечать отказываются, — внушительно проговорил я. — И они оставляют за собой право на защиту.
— Так-так. Требуем назвать Сообщников с целью облегчить свою участь. Цветы исчезли ночью, — сказала она, обращаясь к Артуру, — и мы совершенно уверены, что никто в доме к ним не притрагивался. Похититель должен был влезть в окно...
— Но задвижки не повреждены, — сказал граф.
— Это случилось, должно быть, когда вы ужинали, миледи, — сказала экономка.
— Вот именно, — согласился граф. — Вор, скорее всего, видел, как вы несли букет, — обернулся он ко мне, — и обратил внимание, что вы не уносили его. Он, вероятно, понимал огромную ценность цветов — а они просто бесценны! — Граф явно начинал горячиться.
— К тому же вы так и не сказали нам, где вы их взяли, — напомнила леди Мюриел.
— Когда-нибудь, — промямлил я, — меня, возможно, освободят от запрета рассказывать. А пока извините меня, ладно?
Граф едва имел силы скрыть разочарование за вежливостью:
— Ничего не поделаешь, оставим расспросы.
— И запомним, что облегчить свою участь вы не пожелали, — добавила леди Мюриел, когда мы входили в беседку. — Мы обвиняем вас в соучастии, и мы приговариваем вас к одиночному заключению. На хлебе и... масле. Сахару хотите?