Симарглы
Шрифт:
Ветер подхватил меня, отодрал от высохшей лужи крови на полу, и понес, легкого и невесомого, в свинцово серое небо над городом. Улетая, я успел увидеть лицо Ольги — увидеть по-настоящему. Ее мягкие губы произнесли:
— Это не любовь… Любовь — это совсем другое.
И Лена сказала из пустоты: «Любовь — это еще не все».
Когда я открываю дверь, в моей квартире всегда пустота. Не знаю, как это назвать еще. Это ведь не одиночество — я вовсе не чувствую себя одиноким. Это не холод: у нас центральное отопление, и до самого мая батареи работают едва ли не в режиме ядерного реактора. Это не темнота: как я уже сказал, у нас очень светло.
Не знаю, почему я вновь и вновь возвращаюсь к этой теме. Пустота. Да, она ждет. Когда дойдешь до предела, когда сломаешь мозги, размышляя, к тебе порой приходит ослепительное понимание того, что это такое есть. Но увы — как любым озарением, этим нельзя поделиться. Может быть, вам будет достаточно просто прислушаться к тишине, чтобы вы поняли меня?..
Так или иначе, сегодня я не просто понял, но и даже смог определить словами, что оно такое. А помогла мне Лена.
Лена — эта та пациентка, о которой я писал вчера. Бледная девочка с разноцветными глазами. Сегодня, полдесятого вечера, она позвонила мне в дверь.
Я открыл. Она стояла на пороге, слегка порозовевшая от смущения, что очень ей шло и делало, по крайней мере, похожей на живого человека. Вчера она запомнилась мне не в последнюю очередь именно почти неестественной, почти призрачной бледностью.
— Здравствуйте, — тихо сказала она. — Вы помните меня? Меня зовут Лена.
Я был крайне удивлен, причем неприятно. Ничего хорошего от визита больных на дом ждать не приходится… а что плохо вдвойне, где-то она достала мой адрес. Где, интересно? Неужели медсестры дали?
— Что вам нужно? — спросил я ее, стараясь не пустить в голос резкость. Я помнил, чем она зацепила меня: у нее был смертельный диагноз, а она держалась не то что хорошо… она держалась странно, как держаться в романах, но не в реальной жизни. Однако, как бы то ни было, рак есть рак. Боль настоящая, с ней не шутят.
— Я просто хотела сказать вам, что за меня не надо переживать, — улыбнулась Лена. — Я умерла позавчера, у подъезда своего дома. Сегодня меня похоронили. Если хотите, можете съездить на кладбище, посмотреть на могилу. На вас нет вины еще за одну смерть.
Почему-то у меня даже мысли вызвать скорую не возникло. Может быть, потому, что Лена опять говорила не как в жизни, а словно повторяла отрепетированную роль. А еще потому, что мне очень хотелось верить той части ее фразы… «на вас нет вины еще за одну смерть».
— Заходите, — сказал я. — Выпьем чаю, поговорим.
Я впустил ее, тщательно запер обе входных двери (в том числе и на цепочку), провел Лену сразу в кухню — в мою светлую кухню, залитую ослепительным светом яркой люстры под потолком, и оставил там, на фоне темного окна и белой пластмассы стола и шкафов. Бледная, разноглазая девочка в зеленом свитере, тонкая и темная, как мазок самой маленькой кисточкой…
Сам я только на секунду завернул в ванную — там у нас в шкафчике стоял пузырек с валерьянкой.
Когда я вернулся в кухню, никого уже не было. Только на столе лежал листок из блокнота, где крупным, чуть корявым почерком было размашисто начертано: «Я же сказала, что не надолго!»
Вот и все.
Я не знаю, кто она и что ей было надо. Призрак? Видение? Мой бред? Необыкновенно талантливая сумасшедшая иллюзионистка?..
Некоторое время я стоял так в коридоре, потом встряхнул головой и быстренько проверил входную дверь (заперта на цепочку), заглянул во все комнаты. Даже под маминым столом проверил, и, естественно, никого не нашел. Так меня и застал Вадим, вернувшись откуда там он собирался возвращаться: сидящим за столом с отсутствующим видом.
— Что случилось, старик? — спросил брат слегка встревожено.
— Ничего, — ответил я. — Совсем ничего.
Меня подмывало сказать что-то вроде: «Ко мне приходило привидение». Я знал, что тогда Вадик первым делом поинтересуется: «Красивое, или нет?» А вот что отвечу — не знал. Пожалуй, все-таки нет. Но вселяющее надежду.
Вместо этого я спросил:
— Где ты был?
— На похоронах, — ответил Вадик с понятной мрачностью в голосе. — У Кати сестра умерла.
— Кати? Какой Кати?
— Я вас познакомлю. Она завтра к нам зайдет, за книжкой. Я вафель испеку. Ты крем с утра не сделаешь? У тебя вроде завтра выходной.
— Да.
Вадим удовлетворился моим ответом и отправился куда-то — должно быть, мыть руки и ужинать. Я никуда не двинулся. Мною овладели странные апатия и усталость. Мне все было все равно — даже то, что завтра действительно выходной, и не надо никуда спешить, и пациентов я своих не увижу… совсем не увижу. И вообще людей можно не видеть. И можно думать о пустоте… Просто не спеша думать о пустоте, что заволакивает мысли. О пустоте, что ждет за каждой дверью. О пустоте, что неминуемо дождется.
Все-таки хорошо, что ко мне приходило привидение. Все-таки, одной меньше… Вроде бы я врач — а чувствую себя Хароном.
Вадик, уже в домашних тренировках и тапках, появился в дверях маленькой комнаты.
— Вот, — он прошлепал ко мне и сунул в руки фотографию в прозрачном футляре. — Это Катя. С подругой. Катя — с короткой стрижкой.
На фотографии было две девушки. Одна — очень красивая, кудрявая — светлые волосы рассыпались по плечам, часть уложена в живописном беспорядке, голубоглазая, с улыбкой не то кинозвезды, не то фотомодели, которая, как ни странно, получалась у нее достаточно убедительно. Она прижималась щекой к щеке другой, худенькой девчонки с рыжевато-русыми волосами, на лице — одни глаза, губы поджаты.
— Ей же лет четырнадцать всего, — слегка удивился я.
Я бы решил, что Вадим скорее увлечется сдобненькой.
— Почти шестнадцать, — возразил брат. — В этом году школу кончает.
Я еще раз бросил взгляд на фотографию, просто машинально. И мне показалось… странно. Показалось, что с фотографии на меня смотрит Лена, только не из тьмы, а из света. И подумалось: «А они похожи…»
Сестра умерла.
— Вы похожи, старик, — сказал вдруг Вадик. — Вы с Катей. Уж не знаю, чем. Вокруг вас обоих словно лед светится.