Симарглы
Шрифт:
Гулять с ним до утра по городу… И чтобы звезды в небе… «Недоступные, чужие звезды…» Господи, какой же она была ребенок!
Лена обнаружила, что она каким-то образом оказалась на кровати, почти уже раздетая. Она не помнила, не чувствовала себя. За его плечом была лампа, все еще освещающая стол и никому не нужную салфетку с рунами… Как жарко, господи! Как хочется пить!
Внезапно холодный ветер ударил ей в лицо.
Лена охнула и с облегчением, с неизвестно откуда пришедшей силой столкнула с себя Сергея — теперь она могла сопротивляться. Вокруг них раскинулась мрачная серая пустошь, без начала и конца. Высокое небо — бесконечная белая воронка — словно затягивало пустошь в свое нутро. Безмолвные, равнодушные и неподвижные тени стояли на равнине вертикально, как столбы. Столбами они и были: не плоские, а словно бы обретшие некий загадочный объем, внутри которого клубились уже знакомые Лене углы деструкции. Некоторые тени пытались двигаться, но, дернувшись несколько раз, замирали вновь. Дул сильный ветер, нес в лицо мелкую серую пыль с сухой, растрескавшейся земли.
Станислав Ольгердтович мрачным ангелом возвышался посреди равнины, только черных крыльев не хватало за спиной. Глядя на его суровое лицо, Лена торопливо начала застегивать рубашку, чувствуя себя школьницей, которую строгий отец застукал за неприличным. Да, в общем, оно и похоже… С той только разницей, что ее собственный отец, скорее всего, смутился бы больше, чем она, и начал бы что-то нерешительно мямлить… Слава Богу, рубашка на ней длинная и широкая, так что сожалеть об отсутствии брюк не приходится.
— Где я? — зло крикнул Сергей, торопливо озираясь.
У Лены защемило сердце — так он был хорош собой, особенно в этих черных брюках со стрелками и в белой рубашке с развязанным галстуком. Наверное, не успел переодеться, как с похорон пришел.
— Не узнаете? — презрительно спросил Станислав Ольгердтович. — А сколько несчастных душ вы отправили сюда, повинуясь своей прихоти?
— Что?! — Сергей огляделся. — Это… — он обвел дрожащей рукой на серые тени, как будто его настигло внезапное понимание.
— Именно, — Станислав Ольгердтович кивнул. — Вы призывали души за деньги, верно? А они потом не могли вернуться, так как вы не умели проводить их, и оставались здесь… А некоторых поглощали черти. Или даже Хозяева. Ну-ка, признавайтесь, кому из Хозяев ты служишь?! — крикнул Станислав Ольгердтович, лицо его перекосилось гримасой неожиданного гнева. Он воздел руки — и в них вспыхнул золотой свет, превратившийся в копье. Даже на вид копье это выглядело очень тяжелым.
— Я никому не служу! — Сергей вскочил и гордо выпрямил спину. — Я — сам себе господин! И я верну свою женщину, попробуйте только помешать!
«Свою женщину…» — толкнулось в уши Лене. Он считает ее своей женщиной…
— Прах вас разбери, служишь ты или нет, но стол ты им накрываешь регулярно, мальчишка! Ты пойми, что ты творишь, сучонок! Ты людей христианского погребения лишаешь! Это стократно хуже убийства! — неожиданно взорвался пожилой симаргл.
Теперь в голосе Станислава Ольгердтовича звенела сухая, раскаленная ярость, не обращающая внимания ни на что. Каждая морщинка на его обветренном лице, казалось, загорелось чистым мрачноватым светом, который отличает иногда лица святых на старых иконах. «Вот что такое праведный гнев», — подумала Лена.
Она поняла, что надо что-то делать. Нельзя же просто так стоять и ждать, чем все кончится… Хотя соблазнительно, конечно…
Она встала и пошла к Станиславу Ольгердтовичу, тяжело ступая против ветра, который все усиливался и усиливался. Земля колола босые ноги.
«А почему я, собственно, иду в сторону Станислава Ольгердтовича?.. Вот парень, которого я люблю, и который, кажется, любит меня… Так почему бы и не… Он говорит, что вернет меня… Не знаю, откуда он знает магию, но если действительно… Так почему…»
Ответа не приходило, только почему-то она все же шла.
Я не оскорбляю их неврастенией, Не унижаю душевной теплотой, Не надоедаю многозначительными намеками На содержимое выеденного яйца. Но когда вокруг свищут пули, Когда волны ломают борта, Я учу их, как не бояться, Не бояться и делать, что надо.«Просто он причинил мне боль, призвав мою душу… Подчинил меня себе… А Станислав Ольгердтович меня спас… А Вик сказал, что все мы погибаем на войне с самим собой, даже если эта война изначально обречена на победу».
А кроме того, Сергей причинил ей боль. И не просто ей — кажется, еще и многим другим. Тот, кто причиняет боль… как бы красив он ни был… как бы она ни любила его…
— Не числю за собой вины! — крикнул Сергей. — Я — свободен! Мне не нужен ваш бог и ваши условности! У меня есть сила! Я побежу… одолею смерть! Я верну Лену!
— Только я, наверное, не вернусь, — прошептала Лена, сделав последний шаг, вцепившись в плечо Станислава Ольгердтовича. Сергей, казалось, не слышал ее.
— Опомнись, Сережа! — крикнула Лена, что было голоса. — Пойми, что натворил! Мне… мне было так больно! Если им, — она махнула рукой на серые фигуры, — хотя бы в половину меньше, и то… Отпусти их!
— Он не сможет, — громко и мрачно ответил ей Станислав Ольгердтович. — Чтобы провожать вызванную душу, надо иметь смелость… и боль… и опыт. Не каждый хороший маг на такое решиться, а уж этот сосунок тем более. А без провожатого они дорогу не найдут.
Ветер на пустоши поднялся еще сильнее, если только это возможно, даже заколебал неподвижные тени-столбы — по крайней мере, они подернулись рябью. Однако голос старого симаргла он заглушить не мог, напротив, кажется, даже поднял его и понес вперед, прямо к тому, кто заварил всю эту кашу.
— Я тут не при чем! — крикнул Сергей; в голосе его появились испуганные нотки. — Я их не держал!
— Ты призвал их — и этого довольно! Иди же назад, мальчишка!
Сергей Ольгердтович размахнулся и широко метнул копье. Произошло это очень быстро, Лена даже взвизгнуть не успела. А вот Сергей закричал: золотая палка пробила ему плечо.
Он упал на колени и, кажется, попытался что-то еще произнести, но захлебнулся словами, и ветер унес неоформленное восклицание в сторону вместе с ниточкой слюны.