Симарглы
Шрифт:
«Я не принадлежу этому миру… Я — семя, которое не проросло».
— Лена? — потрясенно спросил он. — Но… как?
Девушка машинально отметила, что одет он в строгий черный костюм, и выглядит как никогда раньше красивым, серьезным, с какой-то трагической складкой между густыми соболиными бровями. Правда, он зачем-то постригся… жаль, с длинными волосами он казался моложе и мягче.
— Здравствуй, — Лена жалко улыбнулась, на глаза ей тотчас навернулись слезы. — Вот и я.
— Я сошел с ума…
Он схватил
А еще ее пронзила острая, почти нестерпимая боль. Отчасти физическая, отчасти… она не видела его жест со стороны, но знала: точно так же он прижимал к груди опустевшее пальто в ее сне.
— Я знал, — прошептал Сергей. — Я знал, что это не ты. Я слишком боялся тебя потерять, чтобы…
Но в следующий момент она и в самом деле растаяла.
— Лена! Лена, да очнись же ты, черт тебя побери! Что я Стасу скажу — он же меня загрызет!
Лена открыл глаза. Оказывается, ее голова лежала на коленях Вика, и он пытался привести ее в чувство похлопыванием по щекам. А еще над ней склонялась любопытная морда Голиафа.
Лена подняла руку и слабо оттолкнула влажный собачий нос. Голиаф заворчал и гордо отвернулся — дескать, не очень-то и надо. Вик вздохнул с нешуточным облегчением.
— Слава тебе Господи, ты пришла в себя! А я уж думал — все, кранты красной девице! Ты хоть понимаешь, что вызвала?
Девушке потребовалось некоторое усилие, чтобы вспомнить происходившее здесь несколько минут назад.
— Что? — слабо спросила Лена. — Китайского дракона?
— Ну… — Вик хмыкнул. — Может, и так можно назвать… Это была линия деструкции реальности… Или наоборот, структурированности? Не знаю точно, никогда не был в этом силен… Короче говоря, ты нарушила что-то в тонком механизме, и механизм соответствующим образом среагировал.
— Потрясающе, — Лена села, потирая ушибленную голову. — А этим можно как-то управлять?
— Тебе виднее! — Вик пожал плечами. — Я-то сам не городской. Только городские так могут.
— Почему?
— Потому что город — это тоже организм, нарушающий механизмы природы.
— Ха! — Лена встала, отряхнула брюки. — А как же ты это делаешь?
— А я — типичный хорошо воспитанный деревенский мальчик, — улыбнулся Вик. — Я всего лишь прошу. Вежливо.
— Молишься стихиям? — удивилась Лена.
— Нет, ты что! Я же православный!
Он почему-то хлопнул себя по груди. Лена догадалась — наверное, там висел крестик.
Ей стало то ли жарко, то ли холодно. Как горько… Только что Сергей обнимал ее — она чувствовала его руки на своих плечах — и это было так… просто слов не подобрать! Она никогда бы не подумала, что что-нибудь в этом роде может
— Что с тобой? — удивленно и ласково спросил Вик. — Ты все очень хорошо сделала. Ты очень мощная магичка, кто бы мог подумать…
— Я не хочу быть магичкой! — на удивление ясно и зло, несмотря на слезы, выкрикнула Лена. — Я его хочу! Я только что была на похоронах, и… и он там был! Он сказал, что… что… меня! А я ему ничего не сказа-ала! — она все-таки сбилась на рев.
Девушка и сама понимала, что ведет себя безобразно, что пора бы уже остановиться. Она терла глаза, размазывала слезы по лицу, но они, кажется, все прибывали и прибывали, как будто душа ее хотела быть выжатой досуха. Лена вспомнила, как плакала ночью, и ей стало вдвойне стыдно. Ведет себе совсем как полная, полная и законченная идиотка. Такая идиотка, что даже осмыслению не поддается. И ревет еще все время вдобавок, и в обморок падает…
— Ну… тш-ш…
Вик обнял ее сзади за плечи, прижал к себе. Он был крепкий, даже жесткий, пах терпко, как цветущие яблони… а еще его прикосновение наполнило Лену каким-то смутно знакомым, необычным чувством… Ей показалось, будто ее, маленькую, точно цветок, кто-то взял в ладони, прижал к щеке и прошептал: «Не бойся, котенок, все будет хорошо…» Она словно прикоснулась к чему-то мягкому и чистому, как полотенце, которое держала мама, когда дошкольница Лена вылезала из ванной… Это чистое утерло ее слезы, осушило и приняло в себя.
— Тебе повезло, маленькая… — прошептал Вик. — Вот я своих похорон не видел. По правде говоря, нас просто побросали в наспех вырытую яму, всех вместе. Я потом приходил туда… года через три. Даже места не нашел.
— Ты погиб на войне? — спросила Лена, пытаясь унять всхлипывания.
— Да. Родители потом устроили могилы на фамильном кладбище, для меня и для брата. Только и их теперь нет — в революцию снесли, а семья эмигрировала.
— В революцию? — Лена повернула к Вику заплаканное удивленное лицо. — На… на какой же войне ты тогда…
— На отечественной. Двенадцатого года, — он чуть скривил губы. — Думаешь, почему Стас зовет меня корнетом?
Лена даже моргнуть не могла. Она не сразу сообразила, что «отечественная война двенадцатого года» — это даже не прошлый, а уже позапрошлый век. А корнет — это такой младший офицерский чин, который, ей-же ей, действительно существовал в реальности, а не только в «Гусарской балладе» или «Войне и мире».
— А что, Стас вместе с тобой…
— Нет, он моложе меня на семь лет. Погиб во время осады Севастополя, в пятьдесят четвертом. У нас тут очень много… с войн. Вот, например, Артем был в Афганистане.