Симфония тьмы
Шрифт:
Гил решил, что наверняка есть и другая дорога, а эту они выбрали, чтобы показать ему, сколь трудна их жизнь. Из-за этого подозрения он сцепил зубы и не позволял себе ни застонать, ни пожаловаться, а принимал все муки с достойным стоицизмом, хотя время от времени с губ его против воли срывалось ворчание.
В конце концов они остановились в одном из самых темных мест. Это была очередная подземная комната. Стены широко расступались в стороны, до потолка — футов десять-одиннадцать. Гил ощущал присутствие других существ, слышал тончайшие звуки неровного дыхания.
— Он привел парня, Гидеона, — объявил Красный Нетопырь.
В сыром помещении раздалось шуршание, эхом отдалось от стен. Возник ряд из четырех светящихся глаз, тут его прямолинейность нарушили еще четыре — это люди-нетопыри поворачивались на своих жердочках, чтобы посмотреть на Гила.
— Мне его вид не нравится, — проныл визгливый голос — словно провели наждаком по стеклу.
— Само собой, — прошипел Красный Нетопырь и недовольно захлопал крыльями. — Конечно, не нравится — у него же вид, как у музыканта.
— Красный прав, — отозвался кто-то еще из четверых.
У этого голос был такой ласковый и добрый, что Гил сразу же вспомнил мягкого и заботливого Франца, который учил его играть на гитаре. Не зная, как зовут этого нетопыря, но все-таки чувствуя, что может думать об этом существе, как о личности, он про себя назвал его Францем, как старого учителя.
Франц прочистил горло, издавая сухие скрипящие звуки.
— Нельзя, чтобы на нас влияли предубеждения. Если мы им поддадимся, то рискуем потерять единственный шанс, который у нас есть.
— Хорошо сказано, — отозвался Красный Нетопырь. — Мне-то он тоже не нравится…
Он повернулся и уставился на Гила. На миг появились клыки, выгнувшиеся над нижней губой, потом снова спрятались в вонючей дырке рта.
— Не нравится! Но он — наша самая лучшая возможность.
Рука Силача снова лежала на плече Гила и давила довольно чувствительно и больно, напоминая, что надо молчать и терпеть. Но Гил не нуждался в напоминаниях.
Нетопырь, который первым высказал свою неприязнь, развернулся на месте, скрежеща когтями по металлу, и, все так же вниз головой, повис лицом в другую сторону. Теперь перед Гилом было только шесть глаз.
— Расскажи, что ты хочешь поручить нам, — обратился Франц к Силачу.
— Гидеон как ни в чем не бывало вернется к музыкантам и будет притворяться еще неделю. Ему не нужно столько времени, чтобы сыграть свою роль, время нужно нам, чтобы подготовить свои силы ко Дню. Потом, ровно через неделю, считая от этого вечера, он устроит так, что генераторы, поддерживающие звуковую конфигурацию Башен, окажутся разрушены.
Все, за исключением Башни Конгресса. Мы сохраним это строение целым, чтобы начать свое правление именно оттуда — если хотите, сохраним как символ нашей власти. Другие здания исчезнут. Когда начнется разрушение, мы нападем и уничтожим всех музыкантов, которых найдем живыми на открытом месте. Ваша задача — нападать с воздуха. Как мне представляется, такая атака будет особенно действенна, потому что захватит их врасплох.
— У них будут звуковые ружья, — напомнил какой-то человек-нетопырь.
— Мы не можем дожидаться идеальных условий, — возразил Силач. — В любом случае нам не обойтись без потерь. Позволю себе напомнить, мы уже сто раз об этом говорили и решили, что потери будут оправданы, если появится шанс на успех. А теперь такой шанс у нас есть.
— Хм-м-м-м! — высказал свое сомнение нетопырь, который висел спиной к ним.
Остальные его игнорировали.
— А свистки? — спросил Франц. — Звукоусыпители?
— Свистки на вас не подействуют, — сказал Гил, — если расстояние будет больше пятнадцати ярдов. Вы сможете улететь быстрее, чем они успеют воспользоваться ими.
Гил не стал бы раскрывать рот, но пришла пора показать, что он живой человек, а не орудие, которое в любой момент можно взять с полки или положить обратно. И вообще он пока не пообещал хоть что-нибудь сделать. Он пока ни в чем не был убежден. И чем дольше находился среди этих людей, чем лучше узнавал своего отца, Силача, тем меньше ему хотелось…
Три пары глаз повернулись к нему, разглядывали его какое-то время, потом снова обратились к Красному Нетопырю. В этих глазах просто невозможно было что-либо прочитать, невозможно понять, что они о нем думают — насколько далеко заходит их ненависть.
— Ну как, решено? — спросил Красный Нетопырь.
Три пары глаз моргнули.
— Скольких вы можете выставить? — нетерпеливо спросил Силач. В его голосе звучало острое возбуждение, дыхание участилось — то и дело слышались сиплые вдохи.
— Против Вивальди — четыре тысячи, — ответил Красный Нетопырь. — Потом, если будет решено выступить против других городов-государств, нам придется рассчитывать на то, что останется от наших сил.
— Четырех тысяч достаточно, — сказал Силач. — А с Гидеоном и тем количеством звуковых ружей и акустических ножей, которое удастся захватить, и подавно.
Гил слушал планы сражения вполуха, основная часть его сознания тем временем обратилась к главной проблеме. Особенно откладывать некуда, выбор надо сделать быстро. Либо он решит защищать общество музыкантов единственно из нежелания участвовать в бунте против него, либо ему придется возглавить этот бунт, выступить вместе с мятежниками из руин и понести их ненависть через сады неоновых камней прямо в коридоры Башни Конгресса…
Вдруг Гилу почудилось за спиной какое-то движение. Юноша оглянулся, но не увидел ничего, кроме темноты. Снова повернувшись к Красному Нетопырю и остальным, он попытался возвратиться к своим размышлениям. И в этот миг он ощутил у себя на затылке горячее дыхание и услышал скрежет когтей, чиркающих по камню…
Позже он все пытался сообразить, что уловил раньше: влажное дыхание или скрежет когтей. Логично было считать, что чиркающий звук должен был появиться раньше, чем дыхание, и вполне возможно, что так оно и было. Но в те микросекунды, когда его животное чутье уловило угрозу, сигналы органов чувств обрушились на кору головного мозга столь стремительно, что у него не было времени рассортировать их и установить последовательность.