Симонов и война
Шрифт:
К. М. Как практически вы в этом убедились?
М. Ф. Разведка. Во всех местах тыкается разведка, нигде не может пройти.
В это время опять получен приказ отходить на гжатский укрепленный район, прорываться в направлении Гжатска. Командующему фронтом тоже было ясно, что противник окружил 19-ю, части 16-й армии, без управления, 20-ю армию; попала в окружение 32-я армия, которая была по Днепру и которая подчиняется, вливается в состав 19-й армии, и 24-я армия.
К. М. 24-я была левофланговой?
М. Ф. Левофланговой Резервного фронта.
К. М. 32-я правее была?
М.
К. М. Какая армия Резервного фронта еще была?
М. Ф. 43-я.
К. М. 43-я правее была 24-й или еще левее?
М. Ф. Левей.
И когда для командующего фронтом стало ясно, что эти армии попали в окружение, он отдает приказ, вернее, возлагает на меня руководство всей окруженной группировкой. 32-я армия, генерал Вишневский со своим штабом был все время у меня на командном пункте. С Ершаковым я держал связь только по радио.
К. М. А уже Конев имел право распоряжаться армиями Резервного фронта?
М. Ф. Видимо, уже имел к этому времени, потому что иначе он не мог подчинить мне 32-ю армию.
К. М. И 24-ю тоже.
М. Ф. И 24-ю.
К. М. И с ней вы связи не имели?
М. Ф. Не имел. Она откатилась, и, как после я узнал, командующий Ракутин был убит. Она быстро откатилась.
К. М. Я не мог никак выяснить подробности, так и не нашел концов, где убит Ракутин, как убит, ничего не знаю.
М. Ф. И никто не знает.
К. М. Все вышли. Член Военного совета вышел, начальник политотдела вышел, начальник штаба вышел…
М. Ф. Начальник особого отдела попал в плен. А из плена он бежал потом.
К. М. А он жив?
М. Ф. Не знаю. Мы с ним вместе попали в плен, с начальником особого отдела 24-й армии.
Связь была только с Ершаковым… У меня не было никакого маневра. Поэтому я не ставил себе задачу сгруппировать, а на широком фронте тремя колоннами, тремя группами наступал. И ни одна группа прорваться не смогла. Тут уж я окончательно убедился, что я попал в тяжелое положение. Я прошу помочь мне авиацией, снарядами.
К. М. Со снарядами уже плохо в это время?
М. Ф. Да…
К. М. А запас боекомплекта какой был?
М. Ф. Два боекомплекта.
К. М. А какой артиллерией вы располагали к началу?
М. Ф. У меня хорошая артиллерия была. 10-й полк гвардейский — минометов; 509-й и 874-й — полки противотанковой артиллерии; 311-й — пушечный артполк, 29-й корпусной артполк, 399-й гаубичный артполк, 44-й дивизион 302-го гаубичного артполка, 57-й и 8-й гаубичные артполки, 7-й и 8-й ОЗАД — отдельные зенитные дивизионы. Вот этого мало было, потому что авиацию нечем было бить. Буквально нечем.
К. М. С зенитками плохо было?
М. Ф. Два дивизиона на всю армию. Я даже на главном направлении не мог никого прикрыть. 111-й мотоинженерный батальон, 233-й, 302-й… отдельные саперные батальоны и 45-я кавалерийская дивизия.
К. М. Артиллерии было порядочно?
М. Ф. Артиллерии было достаточно. Мало было снарядов, вот в чем беда-то.
К. М. И подвоза не существовало уже с первого дня! Ничего не подвозили?
М. Ф. Смотрите, что получилось. Накануне я приказал сосредоточить основную
К. М. И машины уже не вернулись.
М. Ф. И машины ко мне не вернулись. Я остался, что называется, без рук. Мне очень было обидно. А в это время, шестого и седьмого числа уже все было закрыто, и поэтому снарядов у меня уже не стало.
К. М. Подвоза боеприпасов больше не было.
М. Ф. Да, боеприпасы больше подвезти было нельзя. Не было подвоза боеприпасов.
В Украинском военном округе нас учили всем видам боя. Научили при отходе делать завалы, минные поля, заграждения, малозаметные препятствия ставить, по дорогам устанавливать мины, бросать какие-нибудь вещи, связанные с миной, вещи, чтобы подорвать можно было. Запруды делать. Маленькая речонка, казалось, но если вы сделаете запруду, она расползается по местности, местность становится непроходимой. Не по глубине, а по вязкости, мягкости. В этом отношении все командиры были подготовлены изумительно. И я страшно жалел и вспоминал, что командиры, которые выросли уже после тридцать седьмого года, были выдвинуты, пошли на большие должности, они этой подготовки не имели.
Мы о Павлове, о Кирпоносе говорили, да?
К. М. Нет, так, мельком касались.
М. Ф. Я не знаю, чем было вызвано такое назначение. Это было такое неудачное назначение, что просто диву даешься. Все мы знали Кирпоноса, все мы знали Павлова, но что такое было — перенести испанские события на наш масштаб? Это вещи несоизмеримые. А он же, когда приехал оттуда и стал командиром бронетанковых войск в Москве, доказал Сталину, что корпуса не нужны. У нас же были прекрасные танковые корпуса, механизированные корпуса. Наш корпус был приграничный на Японском фронте, в Маньчжурии, он не был расформирован. Тысяча триста боевых машин, вы подумайте только! Силища какая огромная! Две дивизии танковых и одна механизированная дивизия. 57-я танковая дивизия — триста боевых машин. Два полка танковых и один механизированный. И если бы этим корпусам придать еще истребительную и бомбардировочную авиацию, хотя бы только прикрытие дать истребительное, — они бы большие дела делали. А они у нас пропали не за понюх табаку, потому что они были без прикрытия. Налетала авиация и бомбила их. И ничего не могли сделать. Так вот, когда для меня стала ясна картина, что я попал в окружение, я связался с Ершаковым и говорю, что, товарищ Ершаков, ну, мы по имени и отчеству друг друга называли, Федор — я забыл, как его по отчеству, — что ты думаешь делать? Он говорит, надо выходить. Тогда я ему говорю, что я буду выходить севернее Вязьмы.
У меня 32-я армия, здесь у меня только две дивизии, а две дивизии ушли. Одну дивизию Буденный отозвал, а вторая дивизия под ударами обходящего слева противника была рассеяна. Двумя дивизиями 32-й армии, будем пробиваться севернее Вязьмы.
Созвал всех командиров и комиссаров дивизий, сказал им, в какое тяжелое положение мы попали и сказал, что пробьется только тот, кто будет настойчиво, энергично и смело действовать в бою, чтобы обязательно лозунг был — «Сам погибай, а товарища выручай».