Синдром синей бороды
Шрифт:
Не ругай меня, не обижайся. Прости, если была слишком категорична в своих суждениях. Я люблю тебя и потому пыталась спасти, как пыталась спастись сама. Ближе тебя у меня никого не было. Помнишь, как в мы играли в детстве, путая родителей: ты- это я, а я — это ты. Забудь. Помни, что ты — это ты. Теперь и навсегда — одна.
Прощайте.
Ваша Вероника.
Вадим сжал пальцами переносицу, надеясь избавится таким образом от пощипывания в глазах: Верка, Верочка, что ж ты натворила? Ради чего, из-за кого? Неужели не понимала, что Егор не тот человек, что ты себе придумала?
Качнул головой: конечно, не понимала, как и он сам в свое время не понимал, не видел, что из себя представляет Ирина.
Греков покосился на тетрадку. Надежно спрятал ее в бардачке и завел мотор. Пора в город, здесь ему делать больше нечего.
И вздрогнул от неожиданной трели мобильника в кармане.
— Слушаю, — приложил к уху трубку.
— Ты где? — непривычно грубым, хмурым тоном спросил Костя.
— У монастыря. Что-то случилось?
— Двигай в город. Разговор есть. Ждать буду на кольцевой… Ох, Грек, что ж ты наделал-то? — вздохнул и отключил связь. Вадим недоуменно выгнул бровь, разглядывая смолкнувшую трубку. Убрал ее и завел мотор.
Скоро узнает, что встревожило Уварова.
Маша сутки думала, где найти выход, как выбраться из той пропасти, в которой оказалась. Она не могла находится дома, квартира казалась ей склепом, атмосфера душила, тихие разговоры родителей и их привычно безразличные маски на лицах раздражали. Ей было противно смотреть на отца, который сохранял заявленный матерью нейтралитет, не ворчал, не возмущался, а молчал и вел себя тихо, ровно, как ни в чем не бывало. Подавлял в себе любое раздражение, в ответ на те же старания жены, подгоняя фразы и взгляды под принятые рамки пристойности. Ее подбрасывало от спокойного голоса матери, вежливого, но холодно-отстраненного тона, ее фальшивого интереса к совершенно пустым вещам и натянутой на губы улыбки.
Ярославу было проще. Он чувствовал себя виноватым и, стараясь избежать чувства вины, пропадал до вечера с друзьями. Возвращаясь, тихо и незаметно перетекал в свою комнату и не появлялся до утра. Музыку не слушал, безропотно выпивал витамины, что выдавала ему мать, послушно кивал ей и соглашался со всем, что ему говорили, и не смотрел в глаза родителям, слова лишнего не говорил. Маше было противно и больно смотреть на придавленного брата, но она понимала, что затишье в его поведение временно, а послушание нарочито. Пройдет еще день, неделя и Ярослав, стряхнув с себя виноватый вид, вновь включит на всю мощь свой музыкальный центр, и начнет грубить отцу, кривится от витаминов, прогуливать уроки и зависать на тусовках. Его трудно сломать, невозможно уже переделать. Он привык жить сам по себе и считает это нормой, иной жизни не желая. И может быть правильно? Он мужчина и должен уметь справляться с трудностями сам, самостоятельно ища и находя выходы из любой ситуации.
Маша жалела, что не настолько лабильна, как он. Что не может, как он махать рукой на проблемы, отодвигать их как ботинки с прохода, и идти дальше, не оглядываясь.
Она четко понимала лишь одно — жить как жила, она больше не сможет.
Днем, поддавшись порыву, она сбежала с последних двух пар и, побродив по набережной, решилась позвонить Вадиму. На удивление его сотовый не был отключен.
— Дядя Вадим, здравствуйте.
— Здравствуй,
— Извините, что беспокою, но нам нужно встретиться. Я хотела бы с вами поговорить. Пожалуйста. Мне очень нужна ваша помощь.
— Что случилось? — прозвучал вопрос холодно и безучастно. Маша немного смутилась, помолчала. — Хорошо. Ты где?
— Синий мост.
— Если успею, через час подъеду, — согласился Вадим нехотя.
— Я буду ждать, — заверила Маша.
Вадим отключил связь, и остановил машину у обочины, где уже стояла тойота Константина. Он сам нервно курил, прохаживаясь рядом. Увидел Грекова и, откинув окурок, присел на капот, с хмурым видом ожидая, когда Вадим выйдет из машины.
Мужчина молча подошел к нему, встал напротив, вопросительно поглядывая на мрачное лицо.
— Что ж ты надел, Грек? — скривился Костя. Полез за сигаретами. — Твою маму! Просил же я тебя, подожди пару дней. Нет, ты ж у нас нетерпеливый швейцарский парень.
Вадим все понял, сел молча рядом. Он дал возможность другу выговорится, а себе, немного времени, чтоб прийти в себя. Впечатление от прочитанного в Верином дневнике было еще слишком ярким, а омерзение к брату, слишком сильным, чтоб здраво рассуждать, судить беспристрастно, говорить спокойно. Уваров не мог сказать ему ничего нового, возмутить больше, чем он уже был возмущен. Но в отличие от Кости Вадиму было необходимо сдержать эмоции, справится с первыми порывами негодования, чтоб свыкнуться уже с фактом, а не предположением. Ему с этим жить, как ему же судить, казнить, миловать, и эмоции тут совершенно излишни.
Уваров же не скрывал, что поражен открывшимся, поражен низостью поступка Егора, сожалеет, что у друга такой брат, еще больше раздосадован глупейшим положением в которое он попал, сочувствует и ему и Лике. И нервничал не понимая спокойствия Вадима.
— Она твоя племянница, Грек! Ты слышишь меня, нет? Ну, что ты статую погибшего Командора изображаешь?! Это факт! Нужно что-то делать! Расторгать брак… Я не знаю, как это делается в церкви!
— Никак, — тихо ответил Вадим. Костя замер, подозрительно щуря глаз:
— Не понял? До тебя не доходит или я не догоняю? Твоя жена, дочь твоего брата, Грек! Очнись! То, что он подонок обсуждению не подлежит — любой моральный урод тебе то же самое скажет, он однозначно на планку выше, чем твой Егор. Но ты-то, блин, Грек, должен соображать куда влез!
— Никакого расторжения не будет. И вообще — забудь. Ты знаешь, я, Егор, уверен и любовь моя бывшая. Больше никто, и никому не надо. Я не оставлю здесь Лику. Дядька я ей, брат, сват, дело третье. Не суть.
Костя открыл рот, не зная, что возразить. И дошло, доковыляло сквозь возмущение и гадливость:
— Да вы оба ненормальные, — и увидев в глазах Вадима предостережение, пояснил. — Ты и твой братец.
— Я еще пару человек могу назвать в столь же неадекватном состоянии. Ты, например, сейчас, — протянул лениво. Уваров стиснул зубы, плюхнулся опять на капот и кивнул:
— Угу. Да не обо мне разговор!
— Успокойся, Костя. Покури, подумай. Узнал? Хорошо, плохо, что поздно, но видимо, так надо было. Ничего уже не изменишь, да и не хочу я менять. Лика уезжает со мной и это не обсуждается. Она моя жена и только. Будем считать, что ничего ты не узнал, а я не услышал.