Синдром синей бороды
Шрифт:
Мне страшно потерять Егора, но и страшно слушать, как он рассуждает о необходимости устроится, как можно лучше. Этим он до боли напоминает мне собственную сестру — ее рассуждения. В такие минуты я четко осознаю, что не нужна ему. Мне горько оттого, но сказать ему — нет, я не могу, потому что знаю, что не смогу без него жить. Я еще надеюсь, что он очнется, поймет, что я тоже представляю, какаю-то ценность, возможно большую, чем связи моего отца. Но для этого нужно время и терпение. Пусть месяц, два, еще один год встреч и общения. Как бы мне не хотелось скорее стать женой Егора, я не хочу быть всего лишь бездушной ступенькой к достижению его цели. Поэтому откладываю, оттягиваю его сватовство, и вижу, как он злится, не понимая причины отказов, и боюсь что бросит, передумает, и понимаю,
Как тяжело быть предметом холодного расчета и придумывать себе то, чего нет. В глазах Егора холод и отстраненность. Он слушает меня, но не слышит. Он, похоже, совсем не любит меня. Я все время гнала от себя эту мысль, понимание — болезненно. Мне до слез больно слышать сухое 'люблю' в то время, когда мое сердце выпрыгивает от радости, что Егор рядом. Он спешит расстаться, а я придумываю повод, чтоб оттянуть время прощания'.
'Сегодня была у гинеколога — приговор тот же. У меня не будет детей, а значит, их не будет у Егора. Но как сказать ему об этом? Развернется, уйдет и больше не придет? Промолчит, проглотит и вновь предложит выйти за него? Что же мне делать? Мама уверяет, что после замужества может все измениться и ненужно слушать врачей, а я ей не верю и все время думаю — за что я наказана? Кому сделала плохо? Ирка аборт от Вадима делала, не понимая, чего себя лишает, и хитрит, крутит, живет для себя, не заботясь об окружающих — ничего ее не заботит кроме собственного удобства. И она может быть матерью, а я — нет! В чем справедливость?
Почему у нее хватает совести врать по телефону Вадиму, что очень занята, перед сессией и бежать на свидание с пустышкой-Вениамином. А я боюсь обидеть человека, которого люблю, но которому все равно будет ли у нас свидание? Почему я думаю, как будет чувствовать себя Егор, когда узнает, что у нас не будет детей, а Ирка не обращает внимания на мучения Вадима, что изо дня в день торчит под нашими окнами, звонит лишь бы услышать ее голос. Ей все равно, что он чувствует — плохо ему, хорошо — ее не касается и при этом она смеет говорить, что любит. И ее любят — искренне, безумно. И она может родить ребенка, а я нет. Меня не любят. Почему? Неужели нужно стать такой же отвязной лгуньей и вертихвосткой, чтоб увидели и оценили тебя, а не то, что за твоей спиной. Я дочь обеспеченных родителей, но я ведь еще и человек — живой, чувствующий. Почему это — не важно? А может, я завидую Ирининой беспечности?
'С Егором что-то происходит. Я чувствую, что что-то мучает его, гнетет, но не могу добиться ответа. Он замыкается, злится и сваливает свое плохое настроение на то, что я отказываю ему, хотя он уже разговаривал с родителями и они не против. Я согласилась и, почувствовала облегчение и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Возможно, мне давно нужно было сказать — да, а не тянуть. Быть может, когда мы станем мужем и женой, Егор полюбит меня, а ребенок? Возьмем из детдома. Егор сам сирота и вряд ли откажется спасти от ненужности и одиночества хоть одну маленькую душу.
`Я давно не писала — не о чем. Мрак, ужас и сплошные переживания — вот что теперь моя жизнь. У меня волосы дыбом встают, оттого что произошло, происходит. Егор ходит мрачный, угрюмый. Он совсем замкнулся и словно заледенел. Слова цедит, в глаза не смотрит, а когда смотрит, то у меня возникает нехорошее чувство, и мурашки по коже. И хочется бежать от его взгляда. Так смотрят, когда ненавидят, искренне, всем сердцем. Но чем я заслужила подобную ненависть? Тем, что сестра Ирины, которую он вообще не может видеть, бежит от нее или смотрит еще хуже, чем на меня? Но она тоже потерпевшая — Вадим находится под следствием за изнасилование! Кто бы мог подумать, что этот добрый юноша способен на такое ужасное преступление. Правда она не верит тому, что говорят. Но и слова за любимого отцу не замолвила, если б не мы. Странно. Что же у них произошло?
Мы с Егором уговорили отца помочь Вадиму. Он выслал адвоката и тот даже помог Егору встретиться с братом. Не скажу, что ему стало лучше, но в глазах больше нет ненависти ко мне — лишь равнодушие. Но к этому не привыкать.
А свадьбу пришлось отложить. Мне не жаль, хоть и платье готово, кольца ждут, разосланы приглашения. Но разве можно
'Мне иногда приходит в голову мысль, что у Егора кто-то есть. Абсурд или реальность? Закономерный вывод или предвзятое суждение, как оправдание себе, что до сих пор не заслужила доверительных отношений? Егор со мной, но словно и нет. Слушает, но слышит ли? Смотрит, но видит ли? Обнимает, будто делает одолжение, и все смотрит в сторону. А взгляд туманный и печальный.
'Сегодня чуть не сказала Егору `прощай', но в последнее мгновенье испугалась за себя, и промолчала. Сейчас пишу и думаю: что было бы правильней — смириться с его равнодушием в надеже, что рано или поздно лед сдвинется? Или порвать отношения? Мне страшно остаться без Егора. Не видеть его — не жить. Но могу ли я распоряжаться его жизнью, руководствуясь сугубо эгоистическими целями, собственными страхами, слабостью, бессилием? Любовью, что одна на двоих — и только моя.
Сколько раз я спрашивала Егора прямо: нужна ли ему? И слышала и слышу неизменное — `да'. `Люблю'. Но вижу, как он пугается этих вопросов, настораживается, не понимает их причины. Где-то в душе, я чувствую фальшь, но боюсь копать, чтоб найти ее источник. Боюсь, что он заведет меня в тупик выбора и понимаю, что не выберусь из него без потерь.
Сегодня я видела глаза Егора добрыми, любящими, троготельно-нежными. Но их взгляд был устремлен не на меня, а на маленького карапуза, что бежал нам на встречу. Малыш чуть не упал, и Егор подхватил его на руки, улыбнулся светло, ласково. Я очень редко вижу его таким, и потому боялась пошевелиться, чтоб не спугнуть этот момент, и вглядывалась в лицо Егора пытаясь запомнить его таким — мужественным и мягким. Подбежала мамочка малыша и забрала его, поблагодарив нас за помощь. Свет в глазах Егора погас, в них появилась тоска, словно у него забрали не чужого, а его собственного ребенка. Мне стало нехорошо, потому что я вдруг поняла, насколько важны для него дети, которых я не смогу ему дать.
Я опять не смогла ему об этом сказать. Прости меня Егор, за малодушие, пожалуйста, прости, любимый.
Вадим оторвался от исписанных листов и, посмотрев в гущу лиственных зарослей, качнул головой: Вера, Вероничка…
Ему было искренне жаль ее — хорошую, умную, добрую девочку, любящую глупца Егора сильней себя. Дурака, положившего на алтарь фальшивых ценностей бесценное сокровище — любовь и жизнь близких людей.
Зачем их свела судьба вместе? Вадим ли тому виной или провиденье? Если б не злосчастное полугодовое затишье, когда от Иры не было ни одного письма, ни единой строчки и Вадим сходил с ума, готов был сбежать, дезертировать, только бы добраться до любимой и получить разъяснения, возможно брат бы не встревожился, не пошел бы умолять Шеховых. И не встретился с Верой. Она бы не влюбилась в него, он бы не увидел в ней доступную ступеньку вверх по социальной лестнице. Вадим бы перегорел, переболел без писем, обозлился, а может быть, возненавидел Иру. Егор бы жил со своей Оленькой, и у каждого бы сложилась иная судьба, и у каждого кто был с ними связан — тоже. Но кто-то связал всех в тугой узел, закрутил в комок сплетенных судеб и пустил его под откос.
Впрочем, Вадиму, пожалуй, единственному, не на что жаловаться, и в пору скорей благодарить ту самую жестокую руку, что, проведя его по ямам и колдобинам, через грязь, боль и обиды, вывела к свету, выдала приз — Лику. Вот и еще одна потерпевшая. Не ведающая за что платит, но безропотно заплатившая сполна за всех.
Греков был уверен, что получит подтверждение своей догадки, стоит лишь прочесть еще пару страниц Вериного дневника. И боялся читать. Не зная наверняка, можно закрыть глаза, сделать вид, что не знаешь, не думаешь и даже не догадываешься. Но кому будет от этого легче? Ведь все ясно хоть убеждайся, хоть нет, хоть обманывай других, хоть себя. Правда не красива и порой настолько страшна, что ее лучше не знать, но она необходима, чтоб чувствовать себя человеком, а не бездушной, слепой куклой.