Синдром синей бороды

Витич Райдо

— А надо? Вы ж вроде уже муж и жена, поздно компроматом душу греть.

— Узнал что-то? Говори.

Костя пожал плечами. Со скучающим видом закинул в рот пару орешков, и лениво протянул:

— Брат твой Лику давно опекает. Деньги ей на счет капает.

— Не новость. Даже сумму могу сообщить.

— А то, что он любовником матери Ликиной был, тоже знаешь?

— И это не новость. Но Ольга умерла, однако с ее дочерью отношения он не порвал, в свой дом пристроил. В память о любовнице? Или с далеко идущими планами, уже на счет ее дочери?

— А если

это его дочь?

Вадим фыркнул, и задумался. Пару минут молчал, щуря глаза на витрину, прямо по курсу, и отрицательно качнул головой:

— Егор подлец, но не подонок. Если Лика его дочь… Нет, ерунда. Получается, что он мало скрывал о ее существовании от всех, так и от нее самой скрывал, что она его дочь? А как ее мать уговорил молчать? И женился, и отрекся от ребенка, и сейчас не признает, подачки делает, тайные, в свою семью привел в качестве служанки своим детям… Родную дочь, родным детям? Ерунда. Видя, как Маша реагирует на его встречи с Ликой, молчать, зная, на что она способна, что может угрожать Ликиной жизни? Потом выгораживать всеми силами Машу, а на Лику махнуть рукой? Это нужно не просто подонком быть — нелюдем. Нет, он бы или помогал бы ей тогда, как нормальный отец, или… да он бы не женился. Да нет же…

— Ты кого убеждаешь себя или меня? — скривился Костя. Вадим мрачно посмотрел на него:

— У твоей бредовой версии кроме посетившего тебя инсайда другие аргументы есть?

— Нет. Интуиция.

— Угу. Когда что-нибудь более осязаемое появиться, обсудим, а пока, не порти настроение.

— Я не порчу, я предупреждаю: торопишься с венчанием. Подожди пару дней, если есть факты, я их раскопаю. Если нет — веди свою ляльку под венец и мчи за кордон. А то получится лажа, пожалеешь.

— Я в любом случае не пожалею, — протянул Вадим с настораживающей ноткой в голосе. — Егор пожалеет, что жить останется.

Костя внимательно посмотрел на друга: э, Грек, да ты уже думал в этом направлении, не исключал мысль о родстве Лики и Егора, а, следовательно, и своем. И все-таки не просто женился, а еще и в церковь тащишь, спешишь, как на пожар. Почему?

— Лика и есть твоя ответка Егору? — спросил напрямую.

— Отчасти.

— От какой: большей или меньшей?

— Неважно. Остальное долг и справедливость.

— Чей долг-то?

— Мой! — нехорошо посмотрел на друга.

— Все-таки сделал ты девчонку пешкой, — кивнул с пониманием.

— Нет, я сделал из пешки ферзя, а из ферзя — пешку. Если б не Лика, и остальные б фигурки легли. Но мне на них уже все равно. Не интересно — предсказуемо. Да и не стоят они не то, что дела — мысли. Не порти мне настроение — завтра я венчаюсь. Так что считай — женюсь первый и единственный раз. Волнительное событие, надо сказать.

— Валерианы выпей, — усмехнулся Уваров, принимая шутливый тон друга. Ясно стало, что не только ему, но и Вадиму не по себе.

— Вот ты и пей… Если хоть на минуту в храм опоздаешь, сам знаешь, чего лишишься, — с улыбкой кинул Вадим, сел в машину. — До завтра.

— Вай-вай — зачем так пугаешь? — ухмыльнулся Уваров, и, закинув орешек в рот,

пошел прочь от стоянки. Греков посмотрел в обзорное зеркало ему в след, и, стерев с лица маску беззаботности, скрипнул зубами и зажмурился: ох, Егор, Егор! В кого же ты таким родился?

Молись, чтоб Костя ошибся.

Молись брат!

А жене твоей и молитва не поможет…

Вечером, Греков настоял, убедил Светлану принять квартиру Цезаревых, и к ее смущению, тут же забрал документы для оформления дарственной у нотариуса.

— Это самый лучший свадебный подарок! — заявила Лика, с нескрываемым восхищением и гордостью. Прильнула к мужу в порыве благодарности. — Господи, как же я тебя люблю?!

— Я тоже очень сильно люблю тебя, малыш. Никогда об этом не забывай.

Егор ждал звонка от брата, но так и не дождался. Звонил сам — безрезультатно: абонент временно недоступен.

На душе было тревожно, настроение падало и Грекова начали одолевать запоздавшие сомнения: деньги переведены, а куда и кому — не малейшего подтверждения от Вадима.

Егор зашел в квартиру поздним вечером и первое, что увидел — груду сваленных в коридоре баулов, чемоданов.

— Что это такое?! — закричал в глубь квартиры. Выглянула Маша, и хмуро уставившись на отца, процедила:

— Мама из салона привезла.

— Где она?

— В спальне. Ужинать будешь?

— Буду, — буркнул еще более недовольным тоном, чем дочь и пошел в спальню с желанием устроить жене нагоняй за то, что превращает квартиру в базарную площадь. Толкнул дверь и увидел еще больший погром, чем в коридоре. Вероника сидела на кровати лицом к окну спиной к двери и подпиливала ноготок. На звук открывшейся двери она не повернулась.

— Ты с ума сошла? Что за бардак?! — рявкнул Егор, указывая на кипу белья на постели и открытый чемодан на полу.

Вера не пошевелилась.

— Ты оглохла? Я спрашиваю, что за кошмар творится в квартире?!

Тишина.

Егор пнул чемодан, убирая его с дороги, и пошел к жене. Навис, процедил в закаменевшее лицо:

— Я с тобой разговариваю или со стенкой?!

Вероника даже не взглянула на него.

Егор взбесился и уже хотел схватить все вещи жены в охапку, выкинуть их из окна, как подумал, что хорошо бы следом отправить и жену, и взял себя в руки, понимая, что сейчас действительно может причинить физический вред. Поспешил выйти из комнаты, чтоб не видеть жену и не сходить с ума от желания придушить ее.

Помыл руки, приходя в себя. Умылся, постоял, смиряя гнев, и пошел на кухню.

Маша пододвинула ему тарелку с пельменями и соусник.

— Что это? — нахмурился Егор, разглядывая ужин — магазинный пельмени машинной лепки.

— Пельмени, — буркнула Маша.

— Мать всем бойкот сегодня объявила? — сжал кулак, опять закипая от злости.

— Нет, вчера. Если б ты ночевал дома, то знал бы, что она вчера пришла в одиннадцать вечера, и Ярослав весь день сидел голодный.

— Ты мне претензии предъявляешь? — грозно сдвинул брови Греков.