Синдром синей бороды

Витич Райдо

Нет, Вадим решительно ничего не понимал:

— Ты либо святая, либо не в себе, — процедил не в силах скрывать злость. — Но в первых я не верю, а для вторых ты слишком разумна и внимательна. Впрочем безумство и гениальность лежат на одной плоскости и порой не имеют границ меж собой… Ответь мне на один вопрос: почему Маша на свободе? Почему, черт возьми, ты ничего не сказала милиции?!

Ее ответ ввел Вадима в длительный шок. Буквально убил:

— Потому что я не могла причинить вреда Егору Аркадьевичу, Маше, Вернике Львовне. Разве не достаточно было того, что случилось со мной? Зачем делиться бедой? Множить горе? Машенька глупенькая,

защищала свою мать, как могла. Вероника Львовна очень хорошая, к себе меня взяла. К психологам устроила. И мама у нее чудесная женщина, часто ко мне в больницу приходила. Мы с ней часами о Боге говорили. А Егор Аркадьевич? Сколько он нам с мамой помогал? По физике меня натаскивал, и домработницей устроил. И вообще, он чуткий, очень заботливый человек, семья для него и дети — все. Как же я могла его дочь выдать? Машу бы наказали, а за что? Нет, Вадим, на зло злом отвечать нельзя. Мы ведь люди, а не звери. Пусть Бог решает, судит. И потом… я счастлива. Да! Я очень, очень рада, что никто больше не пострадал. И я сплю спокойно, и живу легко. Господь мне помогает: подсказки дает, людей хороших посылает; и хлеб у меня есть, и кров, и руки, ноги на месте. А как бы я желала, сели б сподличала, несчастными людей сделала? Вот умерла бы, предстала перед ним — как бы в глаза посмотрела? Чтоб он мне сказал? `Эх, Лика, разве ж ты дщерь моя, разве ж будь оной, поступила б так? Да ты раба моя, овца неразумная. Нет, не стоит себя марать. Стыд-то какой, только подумать.

Вадим не знал смеяться ему или плакать? Губы кривились в нервной усмешке, а глаза были влажными.

— А как Маша Богу твоему в глаза посмотрит? — спросил тихо.

— Прямо. Я отмолю ее.

Вадим потеряно кивнул: слов не было.

Молча свернул к многоэтажкам, въехал через арку во двор и остановился у первого подъезда. Развернулся к девушке, и, облокотившись на спинку ее сиденья, принялся пристально рассматривать Лику: может, что пропустил? Нимб над головой или рожки? Юродивая? Искусно под нее маскирующаяся?

Девушка не отодвинулась, не отвернулась, не отвела взгляда — смотрела в глаза мужчины и, казалось, была готова принять от него хоть оплеуху, хоть поцелуй.

`Разве можно быть настолько открытой'? — прищурился Вадим.

— Малыш, твоя проповедь уникальна по чистоте звучания, но я небольшой любитель богословия. И не святой, если ты заметила. Не стану огорчать тебя своим мнением на высказанное тобой, как не стану устраивать прения на заданную тему. Задам лишь один, единственный вопрос: тебе в голову столь беспрецедентные по чистоте мысли мама вложила или замечательная, добрая старушка Аделаида Павловна?

Лика растерянно хлопнула ресницами:

— Разве это важно?

— Понял, — усмехнулся Вадим, и нежно коснулся губами ее губ, на прощанье.

Молча проводил до дверей квартиры и насильно всучил пакет со сладостями.

— Мне плохо! — сообщила блондинка с придыханием, схватившись за сердце… с правой стороны. Маша озадачено нахмурилась: что это Катька придуриваться вздумала?

— Ну, что встала?! — зашипела та на Грекову, пихнув ее локтем в бок. — Тащи меня давай, спасай!

— Куда тащить?

— Вон, два чуда стоят — к ним и тащи!

— Зачем? — ничего не понимала Маша. Огляделась, пытаясь найти предметы Катиного внимания, но улица была полна людей и машин, и что из них относится к `чуду' поди, отдифференцируй.

— Тащи давай, — от нетерпения притопнула ножкой обтянутой высоким сапожком блондинка.

— Да куда?! Зачем?!

— Ну, ё, Грекова, приступ тупизма что ли? Вон стоит мечта всей моей жизни, — с плаксивой ноткой, дребезжащим от предвкушения голосом поведала Катерина, продолжая держатся за `сердце'. — Серебристый порш! Мамочка моя! А-а-а! А рядом Мэн в светлой тряпочке баксиков за полтора, два. Штук! Я его видела, я его знаю! Его зовут Герой Моего Романа! Я влюблена заочно и повенчана с ним…

— Еще в старшей группе детского сада, — хмыкнула Грекова, узрев Вадима, подпирающего свой порше, столь же выделяющийся на фоне других машин, как и его владелец на фоне любого прямоходящего по площади. — Расслабься, Рябинина, это Вадим, мой дядя, — заявила, направляясь к нему. И бросила через плечо парализованной от зависти и разочарования подруге. — Сердце с левой стороны, нимфоманка.

Катерина очнулась и припустила за ней, боясь отстать и на шаг:

— Я в афиге! В полном пике! Если ты на счет этого мужчинки в сомнениях плаваешь, то прими мои соболезнования: глупее тебя только жираф.

— Это почему?

— Доходит долго — шея длинная, голова маленькая! — рявкнула, не спуская взгляда с мужчины. — Даю тебе две минуты, не решишься — извини, дружба дружбой, а любовь у меня одна! Отобью, признаюсь, как на духу. А если не я, то другая… Боже, я уже улавливаю запах его одеколона. Тоже не слабо стоит, баксов мням… А рубашка от Гуччи или от…

— От фабрики Красный Октябрь! Достала, Катька, — раздражаясь, бросила Маша.

— Молчу! Ты ж меня не бросишь? Лучшую подругу? — повисла на руке девушки. Грекова лишь вздохнула: куда ее денешь теперь?

— Здравствуй. Вот и мы, — улыбнулась Вадиму. — Давно ждешь?

— Пару минут, — ослепительно улыбнулся в ответ, и посмотрел на Рябинину. Та застонала и привалилась к плечу Маши, изображая состояние близкое к обмороку, но при этом забыла, что обычно люди не теряют сознание, пристально разглядывая человека.

— Хватит тебе, — отпихнула ее Маша и представила. — Эта припадочная, моя подруга.

— Екатерина Рябинина, — присела та в реверансе, растопырив полы короткого плаща. И бросив на подругу уничтожающий взгляд, щедро улыбнулась мужчине. Вадим в ответ склонился в галантном поклоне, не скрывая насмешки.

— Вас зовут Вадим? — пропела томно. — Мням… то есть очень. В смысле вам идет имя Вадим. Оно наверное обозначает мужество и силу воина…

— Ты обещала сказаться немой, — напомнила ей Маша, отпихивая в сторону. Открыла дверцу и шлепнулась на переднее сиденье. Греков услужливо распахнул перед блондинкой дверцу, и та не спуская с него томного, многообещающего взгляда медленно, и как ей хотелось верить, грациозно, опустилась на заднее сиденье. Вадим хмыкнул, закрывая дверцу: вечер обещает быть длинным.

— Где дети, Вадим? — пройдя по всем комнатам и никого не найдя спросил Егор, усаживаясь за стол, напротив жены. Вера оторвалась от разложенных бумаг, сгребла их, отодвинув в сторону, и принялась сервировать мужу ужин:

— Ярослав со своим другом ушел гулять. Придет около десяти. Вадим, Маша и ее подруга Катя, в казино. Следовательно, придут еще позже.

— Катя, это какая?

— Экспрессивная блондинка.

— Вспомнил. Вадим звонил?

— Нет, Маша.

Егор принялся за еду, а Вера опять углубилась в изучение бумаг: