Синдром синей бороды
Шрифт:
Лика сидела в машине, верная данному обещанию, а не сбежала, как он боялся.
— Ты меня ненавидишь? — спросила шепотом, огромными полными страха и отчаянья глазами, глядя на Вадима. Тот нахмурился, сунул ей пакет в руки и сел:
— Да, настолько сильно, что готов обедать в машине, раз ты против ресторана.
— Ты шутишь, а я серьезно…
— Лика, давай оставим эту тему, иначе я буду зол и груб. Хотя и то и другое заслуживаешь не ты.
— А кто? Откуда ты вообще знаешь?
— Егор сказал. Видимо
— Бери, — протянул шоколад. Девушка головой мотнула, старательно разглядывая упаковку пирожных на своих коленях. — Не любишь шоколад с орехами?
— Люблю…
— Тогда в чем дело? Покормить, как лялечку с ложечки?
Девушка взяла кусочек от плитки и всхлипнула.
— Что опять не так? — всерьез начал сердится Вадим, решительно не понимая, как себя с ней вести: успокаивать?… Обнять, впиться в губы, чтоб с них слетали стоны, а не всхлипы, скинуть все упаковки на пол и взять Лику прямо здесь, чтоб она и думать о плохом забыла, и он, и… Прекрасная мысль, да ни ему, ни девушке, ни ситуации не подходящая. Остаются варианты шуток, прибауток — к чертям! И расставания.
— Куда тебя отвести? — завел мотор.
— На Радищева 34 — 18, - уронила тихо, потерянно.
— Мне Машу нужно забрать, обещал. Время почти три, — пояснил, видя, как расстроилась Лика.
— Ты не должен ее обижать, — почти приказала девушка. Греков на минуту потерял дар речи: странное заявление, а тон? Ничего себе — беззащитная. Или, когда ее задевают, легче проигнорировать выпад, а когда другого то не грех и зубки показать, и ноготки выпустить?
— Первое: я никому ничего не должен, — заявил, придя в себя. — Второе: с чего ты решила, что я обижаю или желаю обидеть Машу? Третье: ты всех защищаешь, или только ее? Если — да — огласи причину, любопытно, а заодно просвети, почему ты себя с тем же рвением не защищаешь? За мыслью успела или повторить?
— Я видела, как ты смотришь на Машу, и как она на тебя. Ты что-то задумал, и явно не во благо ей. Особенно учитывая, что ты уже знаешь, что было, — Лика начала излагать четко и громко, но к концу снизила тон и перешла почти на шепот.
Вадим насторожился:
— Повтори.
— Маша, по-моему, влюбилась. Она смотрит на тебя, как на Бога, а ты на нее как кот на мышку. Она не видит, как ты смотришь на нее, не улавливает насмешки и презрения которые сквозят в твоих взглядах. И в голосе. Ты же открыто смеешься над ней. Но она не улавливает нюансов, видит лишь, что хочет видеть. Это доказывает, что она влюблена, потому что слепа….
— Я понял. Торию о взглядах обсудим потом. Объясни, как понимать твою последнюю фразу: `учитывая, что ты знаешь, что было'. Как одно связано с другим? Мифическая влюбленность Маши, мое, не менее мифическое презрение к ней, ты — буриме, милая, — закипая, процедил Вадим, не желая верить в очевидное, прекрасно понимая и, одновременно, не желая понимать, о чем идет речь. Потому что это было бы слишком для него!
— Ты задумал, что-то плохое, я видела это, но не понимала — почему, ты ведь очень светлый человек, очень добрый, а здесь… ты словно соблазняешь ее!
Ничего себе — дурочка! — холодея, подумал Вадим, и кажется, побледнел.
— Причем цинично. Она не нужна тебе, более того, ты брезгуешь ею, и все ж очаровываешь. Это видно!
— Ревнуешь? — глухо спросил мужчина, понимая, что причина не в том.
— Нет, и ты это знаешь. Все глубже. Ты хочешь унизить ее. Раздавить для самоудовлетворения, морального, не физического. Не удивлюсь если и Веронику Львовну, у тебя и к ней есть какая-то претензия. Не думаю, что я тому причиной, но…
— Причем тут ты?!
— Но ты ведь сам сказал, что все знаешь!
— Что `знаю'?!
— Про Машину роль в том деле!
Вадим еле сдержался, чтоб не дать по тормозам. Видимо сегодня ему не избежать аварии.
— Значит, ты знаешь, что Маша заказала тебя? — спросил устрашающе тихо.
— Да. Но она не виновата, Вадим! Она была совсем ребенком!
Где-то он это уже слышал…
— Она думала, что я покушаюсь на ее семью, хочу забрать отца….
— Он был очень нужен тебе?
— Нет, в том-то и дело — нет. Но она-то не знала!
— А ты откуда о ее участии знаешь?
— Логика. Маша встретила меня у подъезда и предупредила, что убьет меня, если хоть раз еще с отцом увидит. И я по лицу поняла — она может, сделает. Хотела объяснить, да она слушать не стала, раскричалась. Да еще… в общем ушла.
– `Еще' — что?
— Подраться хотела.
— Удалось?
— Не важно.
— А что важно? Ты вообще — слышишь себя? Понимаешь, о чем говоришь?
— Да, Вадим, и прошу тебя, умоляю, не трогай Машу, если не любишь. Не смейся над ней, не губи. Она очень хороший человек. Умница. На красный диплом идет. Она станет отличным специалистом и составит счастье какого-нибудь замечательного человека. Не калечь ей жизнь. Она для тебя кукла. Но она — человек. Нельзя играть живыми людьми!
Вадиму очень хотелось накричать в ответ, напомнить Лике, что она тоже не кукла, и когда-то училась, и жила, и что-то планировала. Но связалась с подонком, и его умница, раскрасавица, в перспективе почти святая, дочь, сломала все планы, искалечила ее. И теперь Маша и дальше учится, живет, дышит, любит, надеется, и все у нее хорошо, просто — за-ме-ча-тель-но! А Лика работает у нее домработницей, и защищает как самка собственного детеныша, и при этом считается больной на всю голову с точки зрения не только `детеныша' но и его окружения. И при этом настолько умна, прозорлива и внимательна, что видит, складывает то, что не видят другие, что Вадим скрывает и от себя.