Синдром синей бороды
Шрифт:
И как он раздобыл столько, сколько она запросила?
Но раздобыл ведь…
Франция. Нет не та блестящая огнями и неоном вывесок, что блазнится многим. Другая, захолустная, прозаическая и до оскомины напоминающая Вадиму провинциальные городки России.
Он отдал Николь все что заработал, и оказался один на один со своими трудностями. Развод был оформлен в рекордные сроки, и через месяц Вадим уже чистил рыбу в Марселе, работал официантом и дворником, мыл машины и заворачивал пончики проезжим в кафетерии автозаправки на трассе Драгиньян — Экс-ан-Прованс, а по ночам учил французский язык и маркетинг. Через два года, в Ницце он приглянулся Ингрид, высокой ухоженной шведке. Они сблизились и та, разглядев в русском мальчике перспективного дельца, увезла его в Швецию. Постепенно чахлый бизнес Ингрид, переданный Вадиму, расцвел…
Греков задумчиво посмотрел на свои руки: они знали самую черную работу, они ласкали и убивали, они искусно мухлевали в вист и честно подавали милостыню, редкую, но достаточную, чтоб забыть паперть христианского собора на месяц или два. Да, он не верил в Бога воспитанный атеистом, и плевал на черта, будучи ему подстать, но о душе задумывался, и, не имея комплексов, имел моральный кодекс. И следуя его пунктам, сейчас хотел лишь одного — решить вопрос с Ликой, избавиться от обременяющего, изматывающего его, и отвлекающего от дела, влечения к девушке. Цель Грекова — Егор и его семья, и он рискует уйти в сторону, если будет размениваться на сопутствующие эмоции. Лика потерпевшая? Положим. Но разве это касается его? И с какой радости он будет помогать ей? Зачем ему лезть не в свое дело? Достаточно того, что он отказался от решения использовать девушку в своих целях. Это и будет — милостыня ей, успокоением себе.
Черт! Тогда где успокоение? И отчего ему не терпится увидеть Лику?
Влечение? Возможно. Любопытство? Скорей всего.
Значит, нужно удовлетворить первое и второе, и со спокойной совестью забыть об инциденте.
Хлопнула дверь. Вадим выглянул в коридор: Лика, скинув кроссовки, застыла в прихожей, разглядывая мужчину. В руках у нее был огромный, тяжелый по виду пакет, из которого торчала палка сырокопченой колбасы.
— Привет. Отоварилась с утра? — выгнул бровь мужчина, перехватывая у девушки ношу. Лика с минуту зачарованно смотрела в глаза Грекову, и того вновь обуяло состояние легкого шока. Засосало в омут черных глаз, в их тепло и дымку печали. Забылось все, о чем он думал, стало не важно все, что хотел.
— Это Ярослав вчера оставил. В холодильник нужно положить.
— Вот как? — очнулся. И невольно улыбнулся, вспомнив свои вчерашние мысли об удачливом племяннике и продажной домработнице. Пошел на кухню, спрашивая на ходу. — Он заходил к тебе?
— Да, позвонить надо было, а сотовый заблокировался.
— А пакет?
— Как бросил в прихожей, так и остался бы, не запнись я об него. Забыл. Ярослав вообще забывчивый. Вероника Львовна, наверное, его вчера ругала, да?
— Нет. За что?
— Продукты.
— По-моему это экспромт парня. Родители не в курсе. Возможно, хотел таким образом за дневной концерт извиниться.
— Сильно возмущались? — почти шепотом спросила Лика, прижав сжатые в кулачки руки к груди. Вадим внимательно посмотрел на нее, и отвернулся, поставил пакет на стол. Стал выкладывать из него продукты, чтоб только занять себя чем-то, отвлечь от расстроенного, даже испуганного вида девушки. Да и ее успокоить. — Помоги.
— Ой, а может не надо выкладывать, прямо с пакетом в холодильник убрать? Пусть сами разберут.
— Хорошо. Если войдет.
Впихнули общими усилиями и, посмотрев друг на друга, заулыбались:
— Получилось, — заметил Вадим, и провел ладонью по волосам девушки. Она не отстранилась, не смутилась, смотрела на него и улыбалась так, что можно было ослепнуть. Мужчина подтянул ее к себе и обнял за талию. — Ты с кем-нибудь встречаешься?
— Нет.
— Встречалась?
— Да. Два года.
— Бросил?
— Почему `бросил'? Расстались.
— А почему?
Девушка пожала плечами, задумалась:
— Почему люди вообще расстаются? Не подходят друг другу или больше не любят.
— А какая из этих причин стала вашей?
— Наверное, и та и другая. Я не думала.
— Странно звучит, не находишь?
— Обычно.
— Нет. Расскажи о нем: он плохой человек, да? Женатый?
— Нет, — зрачки девушки удивленно расширились. — Володя прекрасный человек…
— Володя? — Вадим не был готов услышать любое имя кроме Егора. Выходит Маша действительно нафантазировала, а Вера и Егор сказали правду?
— Володя Астахов. Он филолог. Очень одаренный человек, талантливый. Тонкочувствующий. Портреты рисует.
— Вы давно расстались?
— Давно.
— И похоже остались друзьями.
— Да. Я каждый год покупаю ему подарки на день рождения. Он родился в мужской праздник — 23 февраля. Очень символично. Потому что он настоящий мужчина: волевой, смелый, очень умный и добрый.
— Кладезь всех достоинств? — улыбнулся Вадим.
— Да, — с нескрываемой гордостью подтвердила Лика. — Я очень надеюсь, что ему повезло в жизни.
— Стоп. Поясни: надеешься или знаешь? Если вы встречаетесь каждый год на его день рожденье, то, наверное, знаешь?
— Мы не виделись с тех пор как расстались.
— А как же подарки? — не понял мужчина.
— Я… еще не отдала их. Вот наберусь смелости потревожить Володю, и передам. А пока складываю их в пакет. Специальный — красочный, и дорогой. Мне его Егор Аркадьевич на восьмое марта подарил.
Лицо Вадима закаменело:
— Пакет подарил?
— И Дрюон. Серия: Проклятые короли.
Ах, сколько счастья было в голосе девушки!
Наивная глупышка…
— Вы с ним встречались?
— С Егором Аркадьевичем?
— Не с пакетом же?
Лика рассмеялась.
— Так ответишь?
Девушка кивнула с милейшей улыбкой на губах, но продолжала молчать. Взгляд бесхитростный и безмятежно счастливый.
— Он тебе нравился?
— Егор Аркадьевич и сейчас мне нравится.
И как это понимать? Нравиться, как курица-гриль, аромат духов; как работодатель, мужчина или человек? Спросить напрямую? А если обидит или… испугает? Как с ней вообще себя вести? Женщина-ребенок еще не встречалась ему в столь чистом виде. Фальшиво инфантильные красотки вызывали чувство неприязни, юные погремушки навевали скуку, зрелые женщины после тесного общения с пластическим хирургом вспомнившие детство — рождали лишь иронию и смех. Лика не подходила ни под одну из этих категорий и обезоруживала своей доверчивостью, искренностью и наивностью схожей с чистотой маленького ребенка, еще не ведающего в каком грязном и лживом мире ему суждено жить.