Синдром синей бороды
Шрифт:
— Ох, и шутки у тебя Вадим, — прогудело, наконец. — Грех так шутить-то…
— А кто шутит? Я серьезен. Готовь что там положено…
— Окстить, Грек!
— Отказываешься? В напомни-ка мне раб Божий Александр сколько ты мне должен? Что-то около ста тысяч гринов только по распискам, правильно? Могу, конечно, свериться с документами, позвонив своим юристам…
— Обвенчаю! — недовольно гаркнул мужчина.
— Да ты не сердись, Саня, как обряд совершишь, так и получишь все свои долговые расписки, и будем считать, что ничего ты у меня не брал.
— Хм… В среду обряд проведем, — пробасил уже степенно, как и подобает служителю Божьему.
— Так-то лучше.
— Но долг мой предупредить тебя, что…
— Не надо, сам знаю: церковный брак не расторжим… Что и ценно. Сообщаю для твоего душевного успокоения — и не собираюсь.
— Хм… Дай-то Господи. Ежели так, то считай, не был ты женат до освящения брака и жена у тебя теперь одна, единственная…
— Богом даденная — слышал. До среды, батюшка. В десять будем скромным составом.
Отключил связь и хмыкнул: Стрелец в своем репертуаре.
— Дома кошмар творится. Хоть вой, Катя. Видеть никого не могу и сама не знаю, кого больше ненавижу. И ненавижу ли? Нет, ты мне скажи, как у меня ума хватило, как я вообще могла допустить мысль, что меж мной и Вадимом может что-то быть? Как я могла в него влюбиться? Почему в него? Вон сколько парней симпатичных и довольно умных? Со Славкой поругалась — не звонит теперь, не приходит. О чем я думала, а Кать?
Блондинка, забыв все обиды с сочувствием смотрела на подругу, внимательно слушая ее исповедь. Вздохнула:
— Что с нами иностранцы делают?
— Причем тут иностранцы? — нахмурилась Маша. — Речь не о подданстве, а о личности. Вадим… Не знаю как объяснить: вроде и есть недостатки, но и они как достоинства воспринимаются.
— К Лике ревнуешь?
— Нет. Странно, но не ревную, только плохо на душе очень, а отчего? От сожаления, что ли, разочарования? Тоска знаешь, такая, что плакать постоянно хочется. А плачешь, и легче не становится, только апатия одолевает. На все ровно, на все плевать. И чувствуешь себя настолько мерзко, настолько отвратительно — дрянью ущербной.
— Депрессия, — со знанием дела кивнула Рябинина.
— Беспросветная, — вздохнула Маша. — Что во мне не так, а Катя? Что в этой Лике Вадиму, отцу? Я силюсь понять и не могу.
— Крези — что понимать?
— Видимо не такая уж крези раз даже Вадим с ней…
— Честная давалка.
— Не похоже. Я подумала, а если у нее ничего не было с отцом?… Что получается тогда? Что я сволочь? Ненавидела ее, все время считала расчетливой стервой, ведьмой, которая знает, что хочет и берет, а вид такой лишь игра… А вчера вдруг подумала, что не права. Вадим бы ее раскусил, понял, что она играет. Да и отец. А если ничего не было, и нет ни с одним?
— Вадим сам бы и поиграл. А что ему? Хитрый твой родственник, каверзный. А Лика? Да кто ж ее знает? Может, правда не было. Ты вон желтую прессу почитай — такое навыдумывают. Хотя выглядел твой дядя слишком счастливым для друга, да и обнимались они не по-дружески, сама же видела.
— Видела, а что? — задумчиво протянула Маша. — Ну, поцеловал, так не в губы. На руки поднял? Может, нас заметил и специально сыграл. Зачем? Не знаю. Я вообще уже ничего не знаю и не понимаю, чувствую себя умственно отсталой. Разобраться бы Катя и в ситуации, и в себе. Я вот вспоминаю и то, что давно случилось и, то что сейчас происходит и такое чувство, что хожу по кругу по одной и той же дороге с одними и теми же эмоциями, ощущениями. Дико даже, до чего та история на эту похожа. И первое желание — Лику убить. Только мне уже не шестнадцать лет. Может возраст, может опыт дает о себе знать, и подумалось — а Лика ли виновата в том, что нравится она мужчинам, светятся они рядом с ней? Вроде ничего в ней особенного и одевается невзрачно и ума с горошину и манеры подростка, и глаза жуткие, как у совы: огромные, черные… Не знаю, — качнула головой чуть не плача от непонимания, легла на парту и закрыла глаза. — Не буду думать. Ни о чем не буду думать. Не могу больше, не хочу…
Вадим только вышел из банка, к вящему удовольствию закончив инструктаж Константинова на счет завтрашней процедуры с Егором, как запел телефон.
— Да, Костя, — ответил на ходу.
— Бабулька нашлась, Вадим.
— Прекрасно. Далеко обитает?
— Нет. Часа три езды. Ей передали, что ты хочешь с ней встретиться.
— Зачем? — жестким недовольным тоном спросил Греков. Плохо, очень плохо. Не ожидал он подобного ляпа от Уварова. Спугнули Аделаиду Павловну.
— А как еще объяснить причину ее поисков? Стрельцу спасибо скажи.
— Я ему скажу, — процедил, открывая дверцу авто.
— Я серьезно. Уговорил он ее, не знаю, каким манером, но в четверг она будет тебя ждать. После заутренней.
— Оперативно, — протянул мужчина, соображая с чего вдруг, Аделаида снизошла до встречи с ним?
— Дружку своему спасибо скажи, — хмыкнул Костя. — Умеет работать, если хочет. Не пожалел ты масла на его бутерброд — хорошо стимулировал.
— Скупой платит дважды — слышал?
— Ага.
— Что еще?
— По ляльке твоей информация подходит….
— Ошибся Костя — Лика моя жена.
На том конце стало тихо на минуту, а потом послышался смешок:
— Хорошая байка. Короткий анекдот?
— Нет. Приглашаю тебя в среду присутствовать на венчании. Свидетелем.
— Какое венчание Грек? Ты там не заболел после тесного общения с родственниками?
— Я сейчас с бюрократией больше общаюсь, — фыркнул Греков довольный удивлением Уварова. Сел в машину, завел мотор. — Пока, Костя. Как переваришь услышанное, позвони.
— Я позвоню, — протянул тот, заверяя, и отключил связь.
Светлана влетела в квартиру Цезаревой, надеясь, что Лика еще не довела себя слезами до потери пульса, не натворила что-нибудь с собой. Женщина заметалась по квартире и застыла на пороге кухни: подруга живая здоровая сидела посреди помещения и, хмуря брови, смотрела на нее:
— Здравствуй. Тебе нравится моя квартира? Ты не обидишься, если я ее тебе подарю?
Светлана хлопнула ресницами и осела на табурет:
— Ликуся ты в порядке?
— Ага, — заверила та. — Если ты снимешь пальто я напою тебя чаем. С пирожным. Вадим вчера набрал всего… и позавчера…. Я очень злая, да? Он мне сладкое покупает тоннами. Зачем?