Синдром синей бороды
Шрифт:
— Не знаю. Они такие обходительные все, улыбчивые, доброжелательные, а я какая-то неуклюжая, косноязычная. Лев Анатольевич спрашивает, а мне стыдно сказать что-то не так и подвести Вадима.
— А он с профессором разговаривал?
— Да. Мне мультики включили, журналы дали, а сами ушли в кабинет. Только мультики я не смотрела, в холле у них много цветов, они вянут, уход не правильный.
— И ты кончено просветила медперсонал в сфере цветоводства.
— Конечно, а иначе б погибли растения, — сообщила доверительно и нахмурилась. — Свет возьми себе эту квартиру, переезжай сюда. Я серьезно: вы ж у себя в двухкомнатной на плечах друг у друга живете — ты, брат с семьей, родители, бабушка…
— Рекса забыла… Ты, когда уезжать собралась?
— Как Вадим скажет.
— А-а, ну да, — постукала в раздумьях пальцами по столешнице и услышала музыку. — Что это?
— Не знаю, — не меньше удивилась Лика.
— Похоже сотовый.
— Твой?
— Нет, у меня другая мелодия. Может Вадим твой, телефон свой забыл?
Лика пошла на звук в комнату и принесла на кухню малиновую раскладушку: плоскую, красивую, и безумно дорогую. `Не мужской телефон', - отметила Света и помогла подруге открыть его и ответить на звонок.
— Да? — еле слышно выдохнула Лика.
— Это Вадим. Как дела малыш? Как себя чувствуешь?
— Хорошо, — расцвела в улыбке. — Ко мне Света пришла.
— Замечательно. Я уже на полпути к дому.
— Ой, а я ничего не приготовила! Но я сейчас…
— Ничего не нужно, все уже в машине, со мной. Ждите. Приеду, будем праздновать.
И отключил связь.
Лика осторожно положила телефон на стол и с блаженной улыбкой погладила пальчиком его поверхность: ей казалось, что она прикоснулась к Вадиму. А ведь так и есть — это его телефон, значит, как любая вещь хранит частичку хозяина.
Ей было бы трудно расстаться с Вадимом, и жить, постоянно думая о нем, переживая, изводясь от тревоги за него. Мир денег, которому он принадлежит, слишком жесток и может искалечить его, задавить ростки доброты, теплоты, света, что еще всходят в душе мужчины, еще цветут. Нет, Лика не даст им зачахнуть в душной среде сухих цифр и расчетов, и отвоюет каждый колосок, каждое зернышко.
— Я постараюсь, я очень постараюсь, — заверила телефон под пристальным взглядом подруги. И улыбнулась, оттерев слезу.
На этот раз, она плакала от счастья, уверенная, что Богом ей данная жизнь не пройдет в пустую. И не нужно сомневаться, искать ее цель и смысл, потому что он ясен — помочь, уберечь, отогреть, поддержать. Создать крепкий тыл для любимого, чтоб он знал — чтоб не случилось — у него есть твердое плечо, верная рука, которая мало не даст ему упасть, но и защитит от коварного удара. Спасти, отогреть хоть одного человека! Вот цель, вот смысл.
— Я люблю тебя…
— В этом я как раз не сомневаюсь, — вернула подругу с небес на землю Светлана. — А во взаимности — очень. Вадим твой не производит впечатление романтика, пылкого влюбленного, безобидного человека. Не прост твой любимый, сам себе на уме дяденька…
Маша открыла двери квартиры, и не успев удивиться непривычной тишине, увидела брата. Тот стоял посреди коридора и растерянно смотрел на сестру:
— Мань, что за хрянь происходит, а?
Девушка села на пуф и принялась снимать сапожки:
— Еще раз Маней назовешь, получишь в лоб.
— Маш, а Маш, что происходит-то?
— Да чего ты заладил? Что опять начудил?
— Не я. Лика уволилась, прикинь?
— Уволилась? — не поверила девушка, но насторожилась. — Может, мама ее рассчитала?
— Не-а, я мамане звонил, там вообще финиш — разоралась, как потерпевшая и трубку бросила. Представляешь, время пять, а ее нет, обеда тоже, папаня вне зоны действия сети… В Тюмень, что ли улетел?
Маша замерла с обувью в руках:
— Мать до сих пор с работы не пришла?
— Не-а, — парень сам был беспредельно удивлен и похоже принимал странные события происходящие в семье на свой счет.
— Почудил, да? — укоризненно качнула головой сестра. Парень отвернулся, шмыгнув носом.
— Я-то причем? — буркнул.
— А что расстроенный? Из-за ужина? Сейчас сообразим.
— Да сообразил я сам, что маленький что ли? Пельменей вон сварил, дел-то!… Лику жалко. Чего она уволилась-то? А потом плачет.
— Плачет?
— Ну! Позвонил ей, а она ревет — уволилась, говорит, больше не приду. Вы держитесь. Родителей слушайся… ну и фигню всякую пороть начала. Бред! Хотел у матери узнать, что твориться, а она пьяная, злая как…
— Ты что это на мать наговариваешь?! — строго одернула парня девушка. — Не пьет она.
— Ага?! Тайник показать? Где коньяк хранит? Да что ты изображаешь оскорбление? Сама прекрасно знаешь, что у нее залеты бывают.
Маша потерянно сникла, понимая, что скрывать правду смысла нет. И стало горько оттого, что мать опять уходит от неприятностей старым испытанным способом — напиться и спать. А им придется самим как-то жить разгребать навалившиеся проблемы.
Маша в сердцах отбросила сапоги:
— Да сколько ж можно?! Я что вам?! Ненавижу! — прошипела и заплакала.
Ей и так было хуже некуда, крутило от тоски и непонимания, ненависти и любви. Лика сначала с отцом, теперь с Вадимом. Ее Вадимом! Ее отцом! И не ответишь теперь, не достанешь — уволилась! И гори от непонимания, неразделенной любви, и осознания, что ее в принципе быть не должно. Но она есть и ест, гложет! Что делать, как выпутываться, кого наказывать, винить?!
Мало ей печали, так еще и родители добавляют! Разборки устроили. Мать — в бутылку, отец — в засаду! Ни помощи от них, ни объяснений, ни поддержки! Сейчас еще развод затеют для полноты картины! С них станется! Сволочи! И Лика — ехидна! А Вадим — подлец! Катя — дура! А сама Маша дрянь, тупица!
Когда все это кончиться?!!
Ярослав, открыв рот, смотрел на рыдающую сестру и не знал, что делать. Хотел успокоить, но та зло оттолкнула его и пошла на кухню:
— Врубай свое Lumine. Плевать на все!