Синеокая Тиверь
Шрифт:
– Хорошая мысль, – поддержал старейшину Волот. – Вот только захотят ли обры ограничиться низовьем? А что, если пойдут по всей земле, забирая скот, разрушая веси и села, издеваясь над людьми? Лучшего совета, чем хочу дать вам, наверное, быть не может: вторжение возможно, нужно готовиться к обороне.
Вепр на этот раз не поднялся и не выкрикнул: «Правду говоришь, княже!» Однако чувствовалось, что доволен тем, что услышал от князя.
– Но все же, – старался не упустить удобный момент князь Волот, – если будем твердо знать, что обры идут на нашу землю, вышлем своевременно послов и спросим: чего хотят? Скажут: всего лишь свободного пути через Тиверскую землю, откроем его и потребуем: должны идти лишь там, где разрешим. Не согласятся или нарушат договоренность, поднимемся против обров ратью и погоним прочь. Мы не такие слабосильные, чтобы разрешить кому бы то ни было топтать нашу землю и уничтожать наших людей.
– Правильно! Пусть знают, что у нас есть сила! – крикнул кто-то из мужей.
Его поддержали и все остальные.
– Слава князю Волоту, слава!
Воинственный дух охватил не только ратных мужей, но и общинных старейшин. Вознося славу князю, они тем самым одобряли его намерения и говорили:
– Мы с тобой, княже! Пойдем все, и пойдем туда, куда поведешь нас. Пусть будет единство между князем, его дружиной и воинами ополчения! Пусть сгинут супостаты!
– Мы рады, – поднял десницу старейшина из Выпальской верви, – рады, говорю, что воля князя и общины едина. Но достаточно ли этого, братья? Поскольку обры хотят идти на помощь лангобардам, а лангобарды находятся на землях Византии, хотелось бы узнать, как отнесется к вторжению обров Византия? Что, если недавний враг согласится быть нашим союзником?
– О том позаботится князь Добрит, а от него узнаем и мы, – поспешил успокоить всех князь Волот. – На совете князей в Волыне решили, что киевский князь, как наиболее известный среди ромеев, поедет туда с посольством от всех антов и будет беседовать с самим императором. Это он берет на себя. Наше дело – позаботиться обо всем остальном. Так как вторжение падет прежде всего на наши головы, и, может, в недалеком времени, думаю, необходимо сделать вот что: во-первых, общины должны созвать и послать князю малое ополчение – по две сотни с каждой верви. Знаю, – заметил Волот движение среди старейшин, – ныне не то время, чтобы отрывать земледельца от нивы, а черных людей от ремесла. Да и я зачастил с повинностями. Но что делать – так нужно. Княжеская дружина и воины ополчения будут стоять на страже там, где всего скорее можно ждать вторжения. Это второе, что я должен был вам сказать на совете нашем. Третье относится к укреплению Тиры, названной недавно Белгородом, и Холмогорода, который построил воевода Вепр. Именно на эти пристанища направят обры свои силы, когда пойдут в ромейские земли. Здесь, думаю, и нужно поставить самые надежные наши сотни, а тех, кто их возглавляет, обязать сделать все, чтобы обры не прошли.
И снова загремела гридница одобрительно, а Волот, воспользовавшись оживлением, присматривался к Вепру: как он воспринял эту последнюю речь князя? Рад был, удивлен или возмущен тем, что услышал?
VIII
Долго, очень долго скачут всадники вдоль Днепра. Не замечают, как припекает солнце, не чувствуют весенней прохлады, которая в эту пору более желанна, чем жара. Дальняя, изнурительная дорога утомила их. Дядька и раньше был неумолим, с утра до вечера мучил отроков, обучая стрелять из лука, умению соскакивать на бегу с коня, на бегу садиться (с седлом и без седла), а еще держаться у оседланного и испуганного коня под животом, если он мчит полем во всю прыть. А теперь, когда поползли слухи об обрах, и совсем стал непоколебим. Ничем ему не угодить. Сказал, что не пустит к отцу-матери ни одного отрока – и не пускает, сказал: пойдем в понизовье, поживете в шалашах, как настоящие воины, – и пошли, идут и идут берегом, а куда, далеко ли, никто не знает.
– Вон там, наверное, и станем табором, – остановился наконец дядька и показал на поляну у берега.
– В такой пустыне? – засомневался кто-то из отроков.
– Это еще не пустыня. Видишь, – снова показал рукой вдаль, – лодьи стоят у берега. А если есть лодьи, значит, поблизости и жилье.
Разбили у рощи три шатра: один – для дядьки, два – для себя, развели, как водится, костер. Собрались было идти к Днестру по воду, чтобы сварить на открытом огне суп, да обнаружили, что забыли соль.
– Хорошие же из вас будут мужи ратные, – не удержался от упрека дядька. – Теперь пусть кто-то варит, другие же разыщут ближайшее жилье, добудут соли у поселян.
На поиски человеческого жилья вызвался идти Богданко, с ним еще двое.
– В лесу одному негоже плутать, – сказали ему.
Посовещавшись, сначала пошли к лодьям: там наверняка должна быть тропа к жилью. Тропа действительно начиналась у лодей, но вела в лес, и, сколько по ней ни шли, к жилью не вышли.
– Неужели мы сбились с дороги? – засомневался Богданко. – Может, не заметили, как стежка повернула в сторону?
Потоптались нерешительно, но все-таки повернули назад, к лагерю. Стоило ли из-за какой-то соли рисковать и плутать бог знает где? Дядька выслушал своих разведчиков, и не так был возмущен их неудачей, сколько удивлен.
– Так долго, так далеко, говорите, ходили и не нашли жилья?
– Ей-богу, далеко.
– Гм. Ну, хорошо. Придется есть несоленую пищу. В походах, чтоб знали, и такое бывает.
Поев, легли отдыхать. Но спали не долго. Дядька разбудил их в тот самый момент, когда тело блаженствовало в сладком сне и не хотело подчиняться никаким повелениям.
– Хватит, ребята, хватит спать! Забыли, зачем приехали? Седлайте коней, да скорей, скорей!
Что тут поделаешь? Стараясь прогнать сон, заспешили к коням, с конями – к реке.
– Здесь, – показал дядька на плес, – будете учиться, как одолеть реку в паре с конем.
– Такую широкую?
– Зато тихую. Потому что только начинаете осваивать эту науку. Потом и бурные реки будут.
Первым вызвался плыть Жалейко – сын воеводы Стодорки; за ним – еще один отрок, а уж потом Богданко с Бортником. Знал, Серый и речную ширь одолеет, и его, всадника, вынесет. Да и воды он сроду не боялся, а после того, как вода вернула ему зрение, и совсем был уверен: в реке не утонет.
– Кто не потеряет в Днестре сапог, – шутил дядька, подбадривая мальчиков, – тот может считать себя настоящим воином.
Дядька тоже взял с собой двух отроков и, повелев остальным оставаться на берегу и ждать своей очереди, поплыл с ними через речной плес, подсказывая и показывая, где должен быть дружинник, если хочет управлять конем как нужно, не мешать ему, а, наоборот, всякий раз подбадривать, давая понять, что он не один в бурной воде, рядом с ним его хозяин.
Богданко одолел Днестр, однако не все вышло удачно. Он так задергал Серого, что тот не мог понять, чего хочет всадник, и с середины реки повернул назад. Немало усилий пришлось приложить отроку, чтобы успокоить и себя, и коня, но все-таки развернул Серого и заставил плыть следом за теми, что вошли в воду первыми. Над ним не смеялись, никто и словом не обмолвился о неловкости княжича, но Богданко видел, какие торжествующие взгляды бросают на него товарищи. Поэтому даже не присел со всеми, а медленно побрел к берегу.
Не заметил, как приблизился дядька.
– Чем недоволен, княжич?
– Всем.
– Так уж и всем? А если бы не сегодняшняя неудача, если бы сейчас был не здесь, а где-то по дороге в Черн или Соколиную Вежу, так же переживал и терзался, как терзаешься сейчас?
Молчит княжич. Соглашаться не хочет, но и возражать негоже. Вот и молчит, смотрит на быстрину речную, как бы стараясь что-то отыскать в ней.
Перед тем как укладываться спать, дядька снова подозвал княжича к себе. Рядом стоял и Жалейко.