Синие берега
Шрифт:
– Видишь?
– прервал Семен размышления Андрея. Боль и злость слышались в его голосе.
– Понятно?
– Понятно, - откликнулся Андрей. Понятно ему было то, что имел в виду политрук: части перебираются на левый берег.
Оттуда, с переправы, доносился стушеванный рокот удалявшихся моторов. А дорога двигалась, все двигалась на восток. Что же это, отвод ослабленных частей или выход на новый рубеж?
"Не может быть, чтоб оставляли город. Ничего, что противник вклинился в нашу оборону, - успокаивал себя Андрей.
– На войне такое бывает. Наши зайдут ему во фланги, отрежут прорвавшиеся части. И - котел".
– Катят, вот катят...
–
Несколько минут длилось тягостное молчание.
Семен проронил:
– Не замечает, что ли, немец движения?
Андрей не ответил. Потом, как бы вспомнив вопрос Семена:
– А видит если? Дорогу, особенно переправу, бомбить не будет. Самому нужны: наступать же...
Семен почувствовал, как дрогнула дотронувшаяся до его колена рука Андрея. Андрей окончательно расставался с тем, во что еще верил полчаса назад, когда шел сюда. Надежда может казаться самой реальностью ровно столько, сколько человек сохраняет ее в себе. Пока закрыты глаза на окружающее... Дорога внизу открывала ему глаза.
Семен - еще:
– Конечно, дорога и мост противнику нужны. Но и расчета ему нет выпускать из рук живую силу и технику. Побомбит, сволочь.
Андрей молчал. И молчание это было трудное.
Нелегко угадать замысел противника. Все может начаться вот сейчас вот... Андрей почти растерялся, подумав так. Может быть, потому растерялся, что готовился к другому, к лучшему. Что бы ни значило это ночное передвижение, ничего доброго оно не сулит.
Все, что улеглось было, и отдых этих дней во втором эшелоне, и выстраданное предположение, что неудачи, уводившие полк, батальон, роту в глубь страны, куда они имели право прийти только как победители, кончилось, - все это отступило, придавленное тяжестью происходящего, и даже мысль о комбате, всегда вносившая успокоение, потому что с ним, с комбатом, и сложная обстановка виделась по-другому и верилось, что выход будет найден, теперь не рассеивала сомнений. Дни отдыха, оказывается, совсем расслабили его. Не будь этих спокойных дней, он без надрывных раздумий продолжал бы отступать, с запекшимся сердцем, со стиснутыми от горя и бессилия зубами.
Надо немедленно возвращаться. Надо сейчас же доложить комбату. Комбат, конечно, и сам уже знает: происходит неладное, и что-то предпринимает, конечно, а пока надо и самому, еще до того, как доложит комбату, принять решение, учитывая менявшуюся обстановку. На него полагались Володя Яковлев, и комвзвода-один и комвзвода-два - Рябов и Вано, и Писарев, вся рота. Семен тоже. Что-то надо делать на случай, если противник внезапно что-нибудь начнет.
Андрей снова посмотрел вниз, на дорогу. Машины двигались в одну сторону - к переправе, затененные подфарки чертили след, казалось, неслась быстрая поземка, то затухая, то вспыхивая.
Он поднялся.
– Пошли в блиндаж.
Семен и Володя Яковлев тоже встали.
Двинулись, ничего не видя под ногами. Песок, потом трава заглушали шаги. Помертвевшая трава, длинная и спутанная, обхватывала сапоги и сдерживала движение.
Андрей нащупал ногой неровный порожек. Следом спускались Семен и Володя Яковлев. Андрей посторонился:
– Давай, сержант, - позвал.
– Веди в свою берлогу.
Володя Яковлев приподнял брезент, закрывавший вход в блиндаж. Вошли. Карманный фонарик в руках Володи Яковлева бросал белые шары в темноту, и в темноте возникали попеременно ниша в стене, земляная ступенька, амбразура, затянутая шинелью, фанерный ящик из-под галет и на фанерном ящике артиллерийская гильза-лампа.
Володя Яковлев зажег фитиль, и слабый, мерцающий свет обдал
Семен достал портсигар, раскрыл, протянул Андрею, протянул Володе Яковлеву:
– Закуривай.
Прикурили от лампы-гильзы. Семен, выпятив нижнюю губу, выпустил белесое кольцо дыма.
– Слушаем, ротный.
– Семен смотрел на Андрея: показалось, что лицо того как-то изменилось - на лоб пала еще одна морщина. Теперь три глубокие складки прорезали его большой лоб. Крупные капли пота заполнили все три складки и кривой струйкой стекали и пропадали в бровях.
– Никакой команды, разумеется, я еще не получил, - откликнулся Андрей, словно продолжал мысль, высказанную раньше. Андрей прикрыл ладонью глаза, будто свет коптилки был слишком резким.
– А, собственно, какая нужна команда, - повел Семен плечами. "И без команды ясно", говорил этот жест.
– В критическую минуту приходится принимать решения самим. Ты и примешь.
– Он почему-то улыбнулся, и улыбка получилась доброй, удивительной на его сухом и сильном лице.
Андрею нравились рассудительность, неторопливость Семена. Невысокий, худой, выглядел он старше своих двадцати шести лет. Вместе испытывали трудности, выпадавшие им на пути отступления, все было у них вместе. Даже курево. Они, разумеется, и раньше делали одно дело, хоть никогда до того и не видели друг друга, жизнь у каждого была отдельная, своя. Теперь его жизнь и жизнь Семена шли рядом, во всем, до последнего, одинаковые.
– Я и принял решение.
– Голос Андрея твердый, но видно, он взволнован.
– Бесспорно, Семен, противник попытается преследовать наши части, нанести им урон. Возможно, и побомбит, согласен с тобой, Семен. Да "юнкерсы" побомбят и уйдут. А ему нужно закрепиться на земле. Сначала вот тут, где мы находимся.
– Он приподнял брови, как бы размышляя, взгляд его скользнул по внимательному лицу Володи Яковлева.
– Да, - сказал Володя Яковлев, откликаясь на этот взгляд, хоть и понимал: ротный не спрашивал, - рассуждал. В блеклом свете лицо Володи Яковлева было смутным, пилотка, сержантские зеленые треугольники казались неопределенно матовыми.
Будто вспомнив, что мысль не кончена, Андрей произнес:
– Дорогу, думаю, и переправу портить противник не захочет. Я же говорил: самому нужны, раз наступает. И потому, возможно, постарается обойти переправу - попробует опрокинуть боевые порядки второго и первого взводов, выйти взводу Яковлева в тыл и захватить переправу и дорогу.
– Он вопросительно посмотрел на Семена.
– Таким образом, он и силу живую с техникой не выпустит из рук и дорогу с переправой убережет.
Андрей старался говорить спокойно, без торопливых жестов, не поддаваясь охватившей его тревоге, и не для того, чтоб спокойствие это почувствовали Семен и Володя Яковлев, - гораздо важнее было подавить растерянность в самом себе. Иначе все в роте пойдет не так.
– Просто. Как в кино.
– Семен качнул головой, это могло означать не отрицание, а сомнение, потому что глаза выражали неуверенность. Он снова улыбнулся. Но теперь в улыбке промелькнула жесткость, и Андрей не понял, принял или отверг Семен его мысль.
– Да. Просто. Ты разве не успел убедиться, что на войне многое просто. Чересчур. Даже убивать просто.
Андрей почувствовал, что сказал это резко. Поправляться не стал.
– У тебя другой ход мыслей?
– Он в упор смотрел на Семена.