Синие цветы I: Анна

Литтмегалина

– Темнота, – протянул Фейерверк и поднял нос, как будто нюхал ее. – Когда я был маленький, меня толкнули на детской площадке. При падении я ударился головой и ослеп на несколько недель. Вот это была тотальная тьма. Когда зрение начало возвращаться ко мне, первое, что я увидел – синее пламя на газовой горелке. Когда после затяжного мрака ты видишь свет… он приобретает для тебя сакральное значение…

– Понимаю, – пробормотала я, покосившись в сторону Науэля.

Фейерверк потянул нас куда-то.

– Пойдемте, там есть такая полянка… – и добавил почти без паузы, лишенным всяких эмоций голосом: – Не люблю темноту.

Мы добрели до полянки – я догадалась, что это полянка, по тому, что перестала натыкаться на деревья.

– У кого-нибудь есть зажигалка? – спросил Фейерверк.

– Аннаделла, у тебя есть зажигалка, – напомнил Науэль.

– Да, точно, – мои глаза приноровились, и я смутно различала силуэт Фейерверка. Я протянула ему зажигалку. Фейерверк мягко извлек ее из моих пальцев, чиркнул колесиком и посветил на свое лицо. Мерцающие глаза в глубоких глазницах. Жуть.

– Только без фейерверков, взмывающих в небеса, – предупредил Науэль. – Не время для манифестаций. Фейерверк без фейерверков. Надо же, – рассмеялся он. – Это же как…

Фейерверк зашуршал, отыскивая что-то в карманах. Производимый им шорох почти полностью тонул в шелесте листвы, невидимо покачивающейся в темноте. Я попыталась достать из пачки сигарету, но бестолковые руки меня не слушались. В итоге я уронила две сигареты и сдалась.

– …как снег без блеска, – произнес Науэль задумчиво.

Фейерверк снова чиркнул зажигалкой и что-то бросил на землю. Сначала я увидела маленькую зеленую искорку, которая затем раскрылась, ярко вспыхивая и освещая землю вокруг. Фейерверк бросил еще одну искру, красную, и она заискрилась рядом с зеленой, брызгая раскаленными каплями.

–…как аллергия без весны, – продолжал Науэль, полностью сосредоточенный на своих мыслях.

– Трава не вспыхнет? – почему-то шепотом спросила я.

– Не должна. Разве что ее подпалит немного, – ответил Фейерверк. – То есть я так думаю, что не должна. Она сырая.

Я не стала расспрашивать, как часто его предположения оказывались опровергнутыми. Лес раскачивался вокруг меня – я видела в красно-зеленом свете, как темные стволы тихо кренятся из стороны в сторону. Меня тоже качнуло.

– Как мороженое без сахара, как музыка без ритма, как пустыня без оазиса, – скороговоркой проговорил Науэль. – Как Анна без Деллы, – завершил он и рассмеялся. – Но все видят только Анну. Дураки.

Вокруг нас расцветали разноцветные костерки света, освещали ночь из последних сил, прежде чем неохотно угаснуть, а меж ними, словно крошечные мотыльки, порхали искры. Пятна яркого цвета в черноте. Я таяла на огнях. Ноги утратили твердость, и, боясь упасть, я вцепилась в Науэля, который наконец-то был горячим, своей кожей обжигал мои пальцы. Пальто на Науэле не было. В моей голове было так же темно, как вокруг, и огненные цветы отражались во мраке моего сознания неоновыми призраками.

– Красиво, – пробормотала я и не услышала себя.

– Красиво, – все же отозвался Фейерверк, будто ему хватило и мысли.

Круги света растянулись в полосы, затем вдруг растеклись радужными ручейками, и из моего горла вырвался жалобный всхлип. Прошлые дни – все эти ненавистные субботы, воскресенья, понедельники, вторники, среды и четверги – потянулись перед моими глазами, блеклые, как осеннее небо, одинаковые, как дождевые капли. Мне хотелось бы разорвать воспоминания о них в клочья, словно лист газетной бумаги, сжечь на кострах разноцветного света и распрощаться с ними навсегда…

В этот момент я впервые осознала, до какой степени мое прошлое мне ненавистно. Я согласна быть где угодно, готова бежать или ехать, плыть или даже ползти, но больше никогда не быть пригвожденной к покрытому коричневой краской полу в доме Янвеке, где мне только и оставалось, что обвиваться вокруг своей булавки. Почему я не уходила от него? Науэль мучает себя, а почему я себя мучила? Не знаю. Так страшно двигаться вперед, наперекор собственным страхам… но у меня есть Науэль. С ним я по-прежнему трусиха, но все равно смелее, чем я есть. Я сжала его предплечье так, что, наверное, оставила синяки. «Оставайся со мной, никогда не уходи».

Я подумала, что я так счастлива с той секунды, когда первая искра упала на землю, и буду, пока последняя не догорит.

А потом я подумала, что меня тошнит. Отпустив Науэля, я ринулась в заросли и, недолго пробежав, увидела что-то под ногами. На земле лежала отрезанная рука. Я отвернулась, и меня вырвало в кусты.

***

Я все еще ничего не знаю о нем. Суммарно мы провели вместе не более десяти часов. Я поглядываю на него украдкой – раз, и еще раз, и снова.

– Я такой интересный? – спрашивает он.

– Очень, – признаюсь я.

«НИКОГДА СВОЛОЧЬ НЕ ВЫГЛЯДЕЛА ЛУЧШЕ».

– Но дело не в этом. А в чем?

Я молчу как убитая и пинаю камушки.

– От смелости еще никто не умирал, – говорит Науэль и добавляет, подумав: – При условии, что она не сочетается с глупостью.

– Мне положили газету в почтовый ящик, – загадочно начинаю я.

– Ух ты, – Науэль подстраивается под мой тон. – Отрефлексируй это.

– Я не выписываю газет. То есть Янвеке не выписывает. Я заглядываю в ящик только чтобы убрать рекламные листовки. И… в этой газете была статья.

– Какая неожиданность.

– И фотографии.

– Подожди, дай отойти от предыдущего потрясения.

– Это была статья о тебе.

– Какой злостный перевод бумаги.