Синие стрекозы Вавилона
Шрифт:
Я проснулся среди ночи оттого, что страшно хотел пить. Простонал, мотнул головой по подушке — туда, сюда. В диванном валике скрипнули влажноватые стружки. Я взбил ногами скомканное непостижимым образом одеяло и слабо позвал Мурзика.
Тот спал крепким, безмятежным сном и даже не пошевелился.
Обычно мой раб устраивался спать возле моего дивана на полу — вернее, на вытертой циновке. Не такой уж я кровосос, чтоб человека на голом полу держать. Я ему даже старый плед позволил брать. Кстати, Мурзик
Простертый в бессилии, я дотянулся до палки, какой обычно задергиваю шторы, уцепил ее пальцами и потыкал в бесформенную черную массу на полу. Масса дернулась и обрела форму Мурзика.
— А? — нелепо вскрикнул мой раб.
— Воды! — потребовал я. — С лимонным соком!.. Живо, ты!..
— А... — простонал Мурзик. Встал на четвереньки, потряс головой. Поднялся и, то и дело припадая к стенам, направился на кухню. Громыхнул чайником, сдавленно выругался. Вожделенно забулькал жидкостями: наливал в стакан воду и лимонный сок.
Я терпеливо ждал. Я очень долго ждал. Когда у моих губ неожиданно возник холодный и мокрый стакан, я вздрогнул.
— Давай.
Я отобрал у него стакан и выхлебал до дна. Оставшиеся капли ловко выплеснул Мурзику в морду.
— Что ходил так долго? Еще!..
Процедура повторилась. Поставив стакан на пол, я словил моего раба за ухо и сильно вывернул.
— Ай, — сказал Мурзик, окончательно обретая бодрость.
— Это за то, что ползаешь мухой, когда господин твой страдает, — пояснил я. Мне значительно полегчало. — Ну, ладно. Ступай спать.
Мурзик невнятно промычал и снова растянулся на полу. Он улегся так, чтобы холодный пол студил вывернутое ухо. Вскоре он снова спал — сопел ровно и спокойно.
А мне не спалось. Жажда была утолена, и голова болела не так сильно, но зато я стал мерзнуть. Космический ветер задувал в прорехи моего биополя. Я ощутимо зяб.
Хуже всего было то, что гад, кажется, вернулся. Он снова взгромоздился на мой загривок и принялся сосать космические энергии. Предназначенные и отпущенные, между прочим, мне! Сущий глист. Я почти физически чувствовал, как он раздувается у меня на загривке.
Я лег на спину, чтобы придавить гада. Похоже, это мало ему повредило. Не зная, что еще сделать против гада, я постановил себе наутро побить Мурзика. И посетить кого-нибудь более научно обоснованного, чем госпожа Алкуина. Например, психотерапевта.
С этой мыслью я заснул.
Утром, когда зевающий во всю необъятную пасть Мурзик подавал мне завтрак (комковатую манную кашу, сваренную на воде), я обратился к рабу с речью.
— Мурзик, — молвил я, — ты помнишь госпожу Алкуину?
Глаза Мурзика помутнели. Беловатая слюна вдруг показалась в углу рта.
— Да кто ж такое забудет... — еле слышно отозвался он.
Я удивленно посмотрел на него.
— У
— У меня их, почитай что, никогда толком и не было, — простодушно ответил Мурзик.
— Ну и дурак, — пробормотал я. — Ладно. Подойди-ка и встань у меня за спиной.
Мурзик отложил ложку (во время разговора он выскребывал кастрюлю). Осторожно приблизился. Встал, где я велел.
— Глянь, как там у меня мои дыры поживают, — распорядился я.
Мурзик застыл в каменной неподвижности. Я повернулся посмотреть, что такое с моим рабом. Мурзик был красен и растерян.
— В чем дело? — резковато спросил я.
— Так я... ну... господин... даже на руднике, где баб годами не... Неудобно как-то! — выпалил он наконец, прерывая собственный смущенный лепет. — Все же деньги за меня заплачены! Как же я вас...
Я встал, опрокинув табурет. Развернулся к Мурзику всем корпусом. И — хрясь! — треснул его по морде. У него аж щеки студнем затряслись.
— Хам! — взвизгнул я не своим голосом.
Мурзик заморгал. На скуле у него отпечатались мои пальцы — три красных пятна.
— Это... — вымолвил он.
— Я тебя... — задыхаясь от гнева, крикнул я. — Я тебя... обратно!.. На Ниппурской Атомной сгниешь, сука!
Мурзик моргал и вздыхал, глазами ерзал, с ноги на ногу мялся.
Поуспокоившись, я поднял табурет и сел. Мурзик все стоял надо мной, искренне опечаленный.
— Так это... — повторил он. И снова заглох.
— Дыры в биополе, — процедил я. — В биополе, болван. А не там, где ты подумал, грязное животное. Госпожа Алкуина говорила, что у меня на загривке был гад. Гад проел в биополе дырки. Как моль, когда до шерстяного доберется. — И взревел, чувствуя, что потею: — Понял?!
Мурзик кивнул.
Я перевел дух.
— Пощупай, не вернулся ли гад.
Мурзик с опаской приблизил к моей шее свои красные лапы. Подвигал сперва над загривком, потом вокруг лопаток. Осторожно потыкал пальцем в мою спину.
— Не видать, — сказал он сокрушенным тоном. — Где-то прячется, вишь, скот... — И надавил на мой загривок посильнее.
— Что ты меня мнешь? — капризно сказал я, роняя ложку в кашу. Каша остыла и сделалась совершенно несъедобной. — Я тебе что — девка?
Мурзик замер, закономерно ожидая побоев. Я милостиво махнул рукой, чтоб не боялся.
— Может, оно как гной? — предположил осмелевший Мурзик. — Ну, как этот... фунику... У меня раз были по всей шее, когда застудился... Нас тогда зимой в шахте завалило, почти сутки на морозе проторчали, пока раскопали...
— Убери лапы, — проворчал я. — Ничего-то ты не видишь, ничего не чувствуешь. Черствый ты, Мурзик. У меня гад все биополе изъел. Я теперь уязвимый. Любая сволочуга косо посмотрит — и все, готов твой хозяин. Сгибну ни за что от неведомой хвори, и никто не спасет, не вылечит... Ладно, я пошел в офис. Подай куртку. Да ботинки сперва на меня надень, чурка безмозглая...