Синие стрекозы Вавилона
Шрифт:
Мурзик сидел на краешке дивана и имел несчастный, всклокоченный вид.
— Забери, — сказал я, бросая документы Мурзику. — Сам будешь все оформлять. Мне некогда.
Мурзик осторожно взял бумаги. Можно было подумать, что я бросил в него что-то ядовитое.
— Вы мне хоть растолкуйте, господин, — жалобно сказал он, — про что тут написано... Как бы впросак, значит, не попасть...
— А он у тебя, что, Баян, неграмотный? — осведомился Ицхак.
— А зачем ему грамота? — удивился я. — Полы мыть грамота не нужна.
— Да?
— Уборщику лучше не понимать. Вдруг документ секретный?
— А мы ему язык отрежем, чтобы не разгласил...
— Так если он грамотный, он написать может и разгласить письменно...
— А мы ему пальцы отрежем, чтобы не...
— А как он будет пол мыть, если мы ему пальцы отрежем?..
Мурзик шумно икнул, сидя на диване. Мы с Изей перестали препираться и поглядели на моего раба. Он был бледно-зеленого цвета. Помолчав, сполз с дивана и на подгибающихся ногах приблизился к Ицхаку. Протянул ему бумаги.
— Это... — сказал Мурзик.
— Да перестань, — сказал Ицхак. — Это мы с Баяном так, для трепа.
Мурзик мялся. Я видел, что он не вполне верит Ицхаку. Я бы тоже на его месте Ицхаку не верил.
— Мурзик, — строго сказал я. — Возьми документы. Ты обязан их оформить и получить справку о трудоустройстве. Без этого я не смогу тебя освободить.
— А может, и того... — пробормотал Мурзик.
— Молчать! — рявкнул я. — Сам все знаешь, так что лезешь с глупыми вопросами...
Ицхак смотрел на нас с любопытством.
— Слышь, Баян, а что тебе так приспичило его освобождать-то? Подумаешь — великий Энкиду... Это когда было... Быльем уж поросло.
— Изя, — сказал я с расстановкой. Чтобы до этого твердолобого семита дошло, наконец. — Обратись к Цире. Она поможет тебе увидеть Энкиду. Спроси свою Луринду, в конце концов, если мне не доверяешь... Это не опасно, но — как бы сказать... В общем, обретение Энкиду меняет тебя... В лучшую сторону.
— Не заметно, — фыркнул Ицхак.
— Позвони Цире, — повторил я. — Я тебя прошу.
Ицхак замялся.
— Позвони, — сказал я в третий раз. Забрал мурзиковы бумаги, Мурзика и вышел. Изя остался сидеть на столе, покачивая ногой.
Цире он все-таки позвонил. Я понял это, потому что спустя несколько дней — это был как раз день Мардука — Изя явился на работу какой-то растерянный и помятый. Он явно не мог отделаться от впечатления, произведенного встречей с самим собой — Истинным и Великим.
Я решил помочь ему. Раскрепостить. Сделать атмосферу более дружеской, что ли.
— Арргх, Иська, — сказал я приветливо. — Йо-ло-ахх-аннья?
— Нгхама... — растерянно ответил Ицхак. — Йо ангья эннл'гхама ахха-а...
— Йо-ло, ребята! — крикнула Луринду, бросая сумочку на стул возле своего рабочего места. — Энн
— Харркья! — ответил я.
А Ицхак, чтобы скрыть смущение, рассмеялся.
Теперь нас было уже четверо — обретших Энкиду. И все мы, по странному стечению обстоятельств, работали в фирме «Энкиду прорицейшн».
Именно этой теме было посвящено небольшое заседание троих Энкиду, собравшихся за одним столиком в кафе во время обеденного перерыва. Жопа у меня еще приятно гудела после общения с проводками. И, как всегда после приемки прогностирующих ветров, я ощущал жгучий голод.
Мы разговаривали на нашем родном языке. Во-первых, нам было приятно говорить на этом языке. Во-вторых, даже случайно никто не смог бы нас подслушать. А нам до поры не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, о чем мы говорим.
— Может быть, вовсе и не случайно, что все мы сошлись под одной крышей, — сказала Луринду, потягивая молочный коктейль. — Может быть, в этом есть некая закономерность...
Ицхак посмотрел на нее с откровенной и жадной тоской. Луринду вдруг осерчала:
— Да ты не слушаешь, Изя! О чем ты думаешь?
— О нас с тобой, — послушно сказал Ицхак.
— Думай лучше об Энкиду.
— Я и думаю об Энкиду. Если мы с тобой оба являемся Энкиду, то...
— Ну, ну. Договаривай, раз уж начал.
— Уместно ли нам трахаться, Луринду? Может ли великий Энкиду трахать самого себя?
Ицхак был не на шутку огорчен. Я видел, что его искренне заботит эта проблема.
— Почему же нет? — спросил я резковато.
— Потому что... Ты, Баян, отказался владеть рабом, когда узнал, что вы с ним составляете одно целое. А я теперь, всякий раз вставляя своей девушке, представляю себе бородатого мужика с ахреновенными мышцами, который валяется в буйно-первозданном лесу и дрочит...
Луринду побагровела от ярости.
— Так вот ты о чем думаешь! — зашипела она.
— Тише, тише... — вмешался я. — Изя, тебе надо сходить к психоаналитику. Это рядовая сексуальная проблема... Это лечится.
— Дебилизм не лечится, — сказала Луринду. — Я почему-то себе ничего такого не представляю...
Ицхак посмотрел на нее жалобно, вздохнул и отвернулся.
Я взял шефа за руку.
— Успокойся.
— Тебе хорошо говорить! — закричал Ицхак. — У тебя таких проблем нет! Ты трахаешь Цирку, а Мурзик у тебя просто для услужения...
— Зато моя девушка трахается с моим рабом.
— Ну и что? Твой раб и ты — один и тот же человек. Как ты можешь ревновать сам к себе?
Я призадумался. Я действительно не ревновал Циру к Мурзику, но по какой-то иной причине. Даже не понимал толком, по какой.
Наконец я сказал:
— В тебе не так уж много от Энкиду, Изя. В Мурзике куда больше. И в Луринду, кстати, тоже. Трахай ее той своей частью, которая не Энкиду. Есть же в тебе что-то от Ицхака, правда?
— Правда, — сказал Ицхак.