Синие стрекозы Вавилона
Шрифт:
И впустили Тилли в холеный офис. Сущим недоразумением пошла она меж пластиковых стен по пушистому, почти домашнему ковру, сердито встряхивая на ходу коротко стрижеными соломенными волосами. Она знала, что охранник смотрит ей вслед.
Верховный Холуй, загодя оповещенный охранником, сделал вид, что визит Тилли для него отнюдь не является неожиданностью. На самом деле он успел прочно позабыть напористую девицу неприятной наружности, что налетела на него в магазине, окатив духом дешевого табака, и вывалила кучу предложений, одно другого грандиознее. Он тогда наскоро отмахнулся от нее визиткой с адресом офиса. И
— Входите, — сухо, без улыбки, произнес Верховный Холуй.
Не поблагодарив и не поздоровавшись, Тилли вошла и тут же плюхнулась в необъятное черное кресло, заложив ногу на ногу. Сплела пальцы, со злобой на Верховного Холуя глянула. И сам собою оказался на столе под самым носом у него альбом эскизов.
Рассеянно перелистывая страницы, кое-где покрытые пятнами чая или липкими следами мармелада, Верховный Холуй размышлял. Девица не торопила его, будто сгинув в недрищах гигантского черного кресла. Рисунки были сделаны профессионально. Интересно, где она училась, эта Тилли? В ее работах чувствовалась рука мастера. Разнообразие же — при вполне понятной однотипности предмета эскизов — поражало воображение. Верховный Холуй украдкой бросил взгляд на девицу в кресле. Той явно было едва за двадцать. Покачивая ногой, она со скучающим видом разглядывала офис.
Наконец Верховный Холуй отодвинул от себя альбом, постучал пальцами по столу, как бы подводя черту своим раздумьям.
— Так, — вымолвил он. — Да. Все это чрезвычайно интересно, Тилли. (Надо же, даже имя вспомнил! Экий сукин сын.) Возможно, фирма вам сделает пробный заказ. Разумеется, небольшой. Малую партию. Видите ли, — тут он с профессиональной доверительностью глянул ей в глаза и тут же раскаялся: лучше бы не смотреть в светлые, ненавистные глаза девочки из колодца. — Жесткая конкуренция. Да-да, у вас есть конкуренты, причем, весьма высокого класса.
Тилли подняла бровь.
— Шлюхи?
Верховный Холуй слегка покраснел.
— Нет, отчего же шлюхи? — Выговорил и поморщился, будто дрянь какую-то съел. — Выпускники Академии Художеств, профессионалы. Когда я говорил о высоком классе, я имел в виду уровень их художественной подготовки.
Тилли громко захохотала. Верховный Холуй заметил, что у нее недостает двух зубов.
— Что вас интересует, в конце концов? — спросила наконец Тилли. — Разнообразие и достоверность хуев или левитановская грусть в их прорисовке?
Верховный Холуй твердо произнес:
— Вот что, Тилли. Вы, несомненно, талантливы и компетентны в... э... предмете, о котором идет речь. Фирма действительно заинтересована в сотрудничестве с вами. То есть, я хочу сказать, что вы получаете заказ, о котором только что хлопотали. Но я очень попросил бы вас впредь воздержаться от ненормативной лексики. Это просто этическое требование, применяемое ко всем сотрудникам, ничего более. — Он сложил ладони на альбоме и еще раз заставил себя заглянуть в глаза своей собеседнице. — Давайте с вами, Тилли, договоримся с самого начала. Основная задача фирмы — удовлетворять самые интимные потребности людей, способных платить за это. Причем, не за счет других людей, как это происходит в домах свиданий, а иным, более соответствующим нашей свободной эпохе путем. Это исключительно тонкая сфера. Деликатность и еще раз деликатность.
— В
— Пенисовидная продукция, — предложил Верховный Холуй.
Тилли кивнула, придвинула к себе альбом, вытащив его из-под ухоженных ладоней Верховного Холуя, сделала пометку карандашом в углу страницы — чтобы не забыть.
— Какую партию вы желали бы получить? — спросила она.
— Думаю, для начала пятнадцать штук.
Они торговались недолго. Настаивая на уникальности товара, Тилли взвинтила цену. Верховный Холуй, прекрасно понимая, что и завышенная цена является бесценком — едва ли десятой долей того, что будет стоит «пенисовидная продукция» в «Интиме», цедил слова, объяснял Тилли, почему фирма оказала той благодеяние и где, собственно говоря, место какой-то поставщицы мармеладных заготовок для синтетических хуев.
Поскольку оба они с Тилли видели друг друга насквозь, то довольно быстро сошлись на сумме, которая устроила обоих. Тилли прикинула в уме: с одного хуя они с девочками втроем могут безбедно жить месяц в своем колодце. Или роскошно одну неделю. Это было очень хорошо. Сохраняя кислый, мрачноватый вид, она кивнула и встала, показывая, что считает разговор оконченным. Верховный Холуй также поднялся, обещая подготовить проект договора к послезавтрашнему утру.
В дверях Тилли обернулась.
— И пусть охранник запишет там в книгу, что мне «назначено», а то сегодня я утомилась разговаривать с вашими чрезмерно бдительными идиотами. В следующий раз пронесу в офис бомбу, если будут доставать.
И ушла, вскинув голову, — в длинной юбке с обтрепанным подолом, в большом черном платке, накрест завязанном на узенькой груди, с подпрыгивающими при каждом шаге соломенными волосами — назад, к себе в колодец.
В длинном, до пят, красном халате, широко расставив толстые коленки, сидит на кухне за рабочим столом Элси, в одной руке нож, в другой мармеладная заготовка. Ямочки на руках у Элси, ямочки на щеках, ямочка между ключиц. В честь чего такая она пухленькая, спрашивается, если живет, как и все в Мармеладном Колодце, впроголодь и по утрам плюется кровью, сочащейся из десен? Неведомо.
Есть у Элси одна роскошь, наследственное золото волос — косы у нее как у Изольды Прекрасной, да только давно уже кажутся они серыми от пыли. И не прекрасна Элси. Да и кто прекрасен в Мармеладном Колодце?
В пустой кухне по радио извергаются разные глупости, но кто их слушает? Пусть себе болтает, пока не вспомнила об этом Элси и не выключила.
— ...разбазаривание национальных ресурсов!.. — надрывался между тем кто-то за динамиком, затянутым шпалерной тканью. — ...массовое обнищание трудящихся...
— ...вы предлагаете?.. — осведомлялся другой (видимо, брал интервью).
— ...почему мы такие страдальцы? Почему устраиваем голодовки, самосожжения? Почему себя не жалеем? Нет! Отныне все будет иначе! Мы должны не себя — ИХ не жалеть!.. — ярился первый голос.
— ...но террор... — возражал другой голос, вкрадчивый.
Первый резал:
— ...справедливость!... Родина!.. Традиции!.. Кровь сограждан!..
Наконец Элси это надоело, и она все-таки выключила радио. И тут же замурлыкала себе под нос, волны покоя источая: