Синий мопс счастья

Донцова Дарья

– У них лицензия, – отбивалась я.

Катя покрутила пальцем у виска.

– Ага, десять штук, и все на стене висят, в ряд.

Я вспомнила бумажки в рамочках, украшавшие кабинет «трехочковой» Ирины Петровны, и промолчала.

– Я еще бы поняла, – кипела Катюша, – будь ты из глухого места! Так нет! Живешь в столице, в семье врача! Слов нет!

– Ладно, ладно, – залебезила я, – а Петр Лыков и Соня? Они-то работают в больнице, делали мне нормальное УЗИ.

Катюша помрачнела.

– Знаешь,

сейчас некоторые доктора, люди, имеющие диплом о высшем образовании и дававшие клятву Гиппократа, занимаются отвратительным делом. Сначала запугивают здорового человека, а потом начинают его лечить, раскручивают на деньги и в конце концов торжественно объявляют: мы спасли вас от гибели. Петр и Соня из таких, они углядели в тебе жертву. Извини, Лампуша, ты доверчива, как ребенок, легко внушаема, небось сразу почувствовала тотальное недомогание. Петр и Соня просто ждали, когда ты явишься к ним «лечиться» и принесешь им денежки.

– Значит, у меня всего лишь навсего аппендицит!

– Всего лишь! – взвился молчавший до сих пор Вовка. – Ты чуть не умерла от перитонита.

– Как там Кирюшка? – Я решила быстро перевести разговор на другую тему. – Лиза?

– Они дома, – обрадовала меня Катюня.

– А собаки?

– Все в норме, – сообщил Вовка, – Феня с Капой записали всю квартиру. Впрочем, хорошо, что Муля не понимает человеческую речь и пока ни о чем не подозревает.

– Почему? – насторожилась я.

– А первое, что решили сделать дети, вернувшись домой, – это покрасить мопсиху, – усмехнулся Костин.

– Именно Мулю?

– Да, Ада недавно болела и еще слаба, Феня с Капой крошки, Рейчел огромная, а Рамика на месте не удержать, остается бедная Мульяна, – хмыкнула Катя. – Одна радость, купленная краска куда-то задевалась, больше такой в «Марквете» нет!

– Коробка в моем шкафу!

– Не говори им об этом, – воскликнула Катя, – может, забудут об идиотской затее.

– А как Юра? – спросила я.

Внезапно Катюша порозовела и глянула на Вовку.

– Ну…

– Ты, Лампа, спи, – крякнул майор, – набирайся сил, все потом.

Я откинулась на подушки. Значит, дело идет к свадьбе, иначе чего бы Катюше заливаться алым цветом.

– Екатерина Андреевна, – заглянула в палату медсестра.

Катя быстро вышла за дверь.

– Теперь рассказывай, – велела я, снова садясь.

– О чем? – вскинул брови Вовка.

– Обо всем!

– Потом!

– Когда?

– Ну… через десять дней.

– Почему?

– Да так, – загадочно ответил Костин и, несмотря на мои возражения, убежал.

Десять дней пролетели, словно миг, потом прошли одиннадцатые сутки, двенадцатые. Я тихо злилась на Костина, читала детективы и ела безвкусные диетические блюда, которые, очевидно, готовил Юра. Катя приносила еду из дома, а я знала,

что сделать рыбу на пару подруге слабо, следовательно, «лечебное питание» вдохновенно «ваял» наш новый член семьи. Надеюсь, впрочем, что, временно сменив меня у плиты, Юра хоть изредка жарит домочадцам картошку и мясо, а не угощает их той едой, которая предназначена для несчастной Лампы.

В пятницу вечером банку с отвратительным, протертым куриным супом притащил Вовка.

– Привет, – радостно заголосил он, – на, Лампудель, питайся от пуза.

Я сердито отвернулась к стене.

– Эй, ты чего? – удивился майор.

– Обещал прийти и все мне рассказать, – с обидой воскликнула я, – и что?

– Так я тут.

– Десять дней когда прошло! А ты ни разу не заглянул.

– Ну Лампудель, – загудел Вовка, – вот тебе новый детективчик.

– Спасибо, я их обчиталась.

– Держи кассетку с сериалом про Эркюля Пуаро.

– Голова болит, – соврала я.

– Ну не дуйся!

Я, продолжая лежать лицом к стене, принялась демонстративно всхлипывать и шмыгать носом. Очень хорошо знаю, как реагирует Костин на женские слезы. Просто смешно, до какой степени он теряется, увидев, что собеседница разрыдалась. Впрочем, я нечасто пользуюсь этим приемом, мне жаль Вовку, но сейчас майор заслужил спектакль. Пусть помучается, живо выложит нужную мне информацию.

– Лампа, – осторожно тронул меня за плечо Вовка, – ты чего, ревешь?

Я затряслась и захныкала.

– Да! Обманул меня! Бедная я, несчастная, никому не нужная.

– Ладно, ладно, – засуетился Костин, – сейчас все расскажу.

Я всхлипнула:

– Все?

– Да.

– До конца? Учти, если обманешь, буду рыдать трое суток, шов на животе разойдется, придется делать новую операцию…

– Жили два брата, – быстро начал Вовка, – не родные, двоюродные, но любили друг друга так, словно появились на свет близнецами: Сергей и Борис Касаткины.

Я лежала на боку, внимательно слушая майора. Правая рука затекла, но повернуться я боялась, увидит, не дай бог, Костин, что на моем лице слез нет, и замолчит. Впрочем, пока Костин рассказывает о хорошо известных мне вещах.

Жили братья в одной квартире, назвать подобное жилище коммунальным язык не поворачивается. Просто у Касаткиных была большая семья. Сергею с родителями повезло больше, чем Борису. Сережкины отец и мать работали в театре, Василий имел репутацию гениального театрального художника, глуповатая Гликерия слыла отличной женой, хозяйкой и матерью. У Бориса все было иначе. Отец его, неуправляемый бабник, выпивоха, усиленно играл роль непризнанного гения, мать, Вера, настоящая алкоголичка, из тех, что лежат в канаве. После смерти мужа Вера превратилась для семьи в огромную проблему.