Синий олень. Трилогия
Шрифт:
«Я у вас не буду работать, вы извините».
Мать, узнав, рассердилась.
«Идиотка, ты что фокусничаешь? Потаповы семьдесят пять рублей в месяц платят!»
Однако заставить дочь вернуться в тот дом она так и смогла. Не объясняя причины своего отказа, Тая смотрела в пол и упрямо мотала головой.
«Не пойду к ним».
Вскоре мать совсем расхворалась. Врачи поставили диагноз «рак», и через полтора года ее не стало. Друзья позаботились о Тае – устроили на завод уборщицей.
«А что, я, может, на ней и женюсь. От жены, я считаю, особого ума и не надо – была бы честная, да хозяйственная, мне не нужна какая-нибудь сучка вертлявая. И чтоб не очень много болтала. Вон все наши бабы заводские – целые дни собачатся. А Тайка тихая, никогда слова плохого никому не скажет».
Тае он не нравился, она вся сжималась при его прикосновении, но подруги матери в один голос твердили:
«Повезло тебе! Саша хороший парень, непьющий, порядочный. Ты судьбу должна благодарить – за него любая побежит, а он, видишь, тебя выбрал».
Сбитая с толку, Тая не посмела возразить, когда в один прекрасный день Кузьмин объявил:
«Завтра идем в ЗАГС, готовь паспорт».
Подруги матери захлопотали, засуетились, заспорили. Спорили обо всем – где отметить событие, что подарить молодым, какой цвет больше подойдет для свадебного платья, где купить кольца. В конце концов, решили, что лучше будет накрыть столы в большой заводской столовой, купить в подарок стиральную машину от профсоюза и чайный сервиз от друзей. Что касается платья, то все единодушно сошлись на бледно-голубом цвете, а насчет колец Кузьмин обещал подсуетиться сам – приятель из Бурятии, где золото было намного дешевле, обещал привезти ему несколько образцов на выбор.
За неделю до назначенного дня бракосочетания счастливый жених поздно вечером ввалился к Тае и достал коробочку, в которой лежали несколько массивных золотых колец:
«Выбирай, Таюха».
Она только что вышла из ванной и, стыдясь обмотанного вокруг головы полотенца, застенчиво смотрела в пол.
«Не знаю я».
«Чего не знаешь – выбирай. Какое выберешь, с тем и будешь жить».
Он сам примерил ей несколько колец, остановил выбор на одном. Полюбовался – широкий ободок делал руку Таи тоньше и изящней. От его движений полы банного халата девушки слегка распахнулись, мелькнула молочно-белая кожа выше колен. Лицо ее вспыхнуло:
«Ой!».
Она поспешно прикрылась, но его горячая рука легла на ее круглое бедро, и взгляд стал тяжелым, а голос внезапно охрип.
«Ты… это… не бойся. Мы же все равно скоро поженимся».
Легко подняв Таю на руки, Саша понес ее на кровать. Охваченная ужасом девушка пыталась вырваться, из груди у нее вырвался отчаянный крик:
«Нет! Не трогай! Не хочу с тобой!».
Почувствовав себя оскорбленным, он отступил.
«Что ты кричишь?»
Она всхлипнула.
«Боюсь».
«Я что – насильник? Я тебя в жены беру, у тебя на руке кольцо. Не нравлюсь – уйду к чертовой матери. Так да или нет?».
Тая растерялась – что скажут подруги матери, если он уйдет? Она поникла и покорно прошептала:
«Да».
Когда Кузьмин ее выпустил, лицо его было искажено гневом.
«Так вот, почему ты так ерепенилась – было, что скрывать. Или ты меня дураком решила выставить? Идиотка несчастная».
Он шагнул было к двери, но потом вспомнил – вернулся, сорвал с ее пальца кольцо и вышел, не сказав более ни слова. На следующий день весь завод был потрясен новостью: свадьбы не будет. Тая не очень поняла, что привело ее суженого в такую ярость, но почувствовала сильнейшее облегчение.
Сам Кузьмин не собирался скрывать причину – скоро об этом знал весь завод. О Тае пошли сплетни. Парни, встречая ее в цеху и коридорах, отпускали двусмысленные шуточки, иногда обманом пытались завести в темный угол и потискать. Она с криком убегала и вскоре стала бояться мужчин, как огня. В конце концов, подруга матери посоветовала ей уволиться и устроила уборщицей на склад к своему родственнику Вадиму Сергеевичу. Тот был человек серьезный, семейный и, в общем-то, неплохой, хотя и грубоватый. Таю постоянно бранил, но не приставал и грузчикам не позволял ее лапать. И вот уже десятый год, как она на этом складе, хотя в снежное время бывает нелегко, потому что приходится работать и за дворника, и за уборщицу…
Конечно, в интерпретации Таи рассказ звучал иначе, и речь ее часто становилась бестолкова и несвязна, но Алексей понял то, что она не сумела высказать словами. Неожиданная мысль пришла ему в голову и смутила настолько, что на миг он растерялся.
– Тая, скажи – мы вот с тобой сегодня много раз были вместе. А ты предохранялась?
– Как это? Я не знаю.
Наивное недоумение во взгляде Таи заставило Алексея виновато вздохнуть.
– Да нет, ничего, все хорошо, милая. А когда у тебя должны быть…
Краска залила ее лицо и шею:
– А зачем это тебе?
В конце концов, ему все же удалось уговорить ее сказать – отвернувшись в сторону, она смущенно назвала день.
– Ладно, – он весело повернул ее к себе, чмокнул в кончик носа, поцеловал в губы, – буду знать. Когда поеду из Парижа – зайду к тебе, расскажешь, все ли в порядке.
Лицо девушки просияло и вновь поразило его своей красотой.
– Обед тебе сделаю, – проворковала она и погладила его по щеке, – постираю. Вечером я никуда не хожу, ждать буду.
Москва проводила Алексея мокрым снегом, а в Париже вовсю бушевала весна.
– Сейчас здесь самое лучшее время года, – весело сказал ему Самсонов, просматривая доставленные из Москвы документы, – зимой слякоть, а летом, случается, такая жара, что не продохнешь. Обожаю Париж весной!
Они сидели в залитом солнцем номере Алексея. Номер был большой, со всеми удобствами, к уютной спальне примыкал маленький кабинет с письменным столом и широким диваном.