Синий олень. Трилогия
Шрифт:
– Я здесь что, один буду жить или как? – Алексей неуверенно покосился на диван. – Дорого, наверное – на одного две комнаты и туалет с ванной. Может, подселить кого на диван?
– Разумеется, один, оставьте свои советские замашки – здесь Европа. У меня на другом этаже точно такой же номер. Фирма за все платит, так что успокойтесь. Я вам оставлю проспекты – подберете оборудование для салона, маникюрного и косметического кабинетов. Краски там, шампуни, фены – я в этом не разбираюсь, вам лучше знать. Не стесняйтесь в средствах – мы сейчас имеем возможность заказать все самое
– Здесь все по-французски, – листая проспекты, смущенно возразил Алексей.
– Просмотрите рисунки, а попозже к вам зайдет переводчик – все, что нужно, он вам переведет, а потом поездит с вами по городу, покажет Париж. Кстати, я открыл счет на ваше имя в одном из парижских банков – возьмите кредитую карту и походите по магазинам. Кроме того, вы должны выбрать подарок для себя лично – фирма хочет сделать вам презент на ваш юбилей.
– Юбилей?!
– Вам скоро исполнится сорок, вы забыли?
– Ах, да, даже и забыл. Но ведь и вам тоже – вы ведь, как и я, с пятьдесят первого.
Самсонов нахмурился.
– Да, но кроме вас об этом никто не знает – для всех мой сорокалетний юбилей давно миновал.
– Но ваша семья…
– Кто будет отмечать юбилей давно умершего человека? – внезапно лицо его разгладилось, глаза вспыхнули, и он слегка подался вперед к Алексею. – Знаете, вам одному я могу об этом сказать: я видел своих детей, даже говорил с ними.
– Видели своих детей? Неужели? – в голосе Алексея звучала искренняя радость. – Так вы им сказались, они все знают?
– Нет, что вы – один знакомый по моей просьбе пригласил их в ресторан, мы посидели, побеседовали. Знаете, я был потрясен – сыну ведь было всего десять, когда… А теперь он оканчивает университет, увлечен математикой и физикой. Правда, на девчонок не смотрит и утверждает, что любовь и прочее – ерунда, недостойная настоящего ученого.
Алексей негромко засмеялся.
– И сколько же ему?
– Двадцать один.
– Еще совсем ребенок. Ничего, придет время – влюбится. Главное, чтобы хорошую девушку встретить.
– А дочки какие большие! – светясь радостью, продолжал Самсонов. – Я ведь, помню, как сам им косички заплетал, а теперь им уже по семнадцать, красавицы! У одной даже приятель есть – тоже с ней был в ресторане. Хороший парень, мне понравился.
– А вторая?
– Вторая серьезная, собирается стать врачом. Мы с ней весь вечер танцевали, беседовали обо всем на свете.
– Смотрите, чтобы не влюбилась в вас, – пошутил Тихомиров, – вы ведь молодой, красивый, элегантный – закружите голову собственной дочке.
Самсонов смутился.
– Знаете, возможно, вы правы – я, кажется, сделал глупость. Перед отъездом в Париж страшно захотелось еще раз кого-нибудь из них увидеть – подъехал к выходу метро, из которого они обычно выходят, и стал ждать. Тут ее и увидел – она провожала своего двоюродного брата. Потом пошла, а я подъехал, пригласил сесть в машину. Часа полтора, наверное, катались по городу и общались. Знаете, такая умница, такая замечательная девочка, у меня просто сил не было с ней расстаться – поверите, на поездку в Париж хотел плюнуть! Но мне под конец тоже показалось, что я пробудил в ней не дочерний интерес – хотела даже, чтобы я ее поцеловал, губки подставила. Конечно, поцеловал – в лобик и в щечку.
Алексей покачал головой.
– Тогда вам уже по-другому нельзя – или признаться им, или вообще больше туда не показываться. У девчонок ведь как – вобьет себе в голову, что кто-то ей нравится, и начинает ночами замки строить. А если этот человек целоваться с ней не хочет, отстраняется, так сразу мысли: «Почему? Значит, я ему противна. А вдруг я не такая, как все?». И прочее. Особенно у серьезных так бывает. У меня одна дама стриглась, психолог, так она рассказывала, что это называется «комплекс». Говорит, потом время, конечно, лечит, но след на всю жизнь может остаться.
Побледнев, Самсонов вскочил и в волнении заходил по комнате.
– Вы правы, тысячу раз правы! – воскликнул он. – Надо взять себя в руки, больше я к ним не покажусь, не позвоню, даже близко не подойду! Конец! Я умер и должен себя вести, как подобает мертвым.
– По мне, так лучше бы признались – со спокойной душой расцеловали бы дочек, с сыном о жизни поговорили. У вас ведь еще двое деток есть?
Стиснув зубы, Самсонов покачал головой и бессильно упал в кресло.
– Те – уже не мои, – глухо произнес он, – они носят фамилию другого человека, зовут его папой. Он воспитывает их, любит, как родных детей, и никто никогда не скажет им правды. Но эти трое… Мы с ними сидели в ресторане, беседовали. Сын в разговоре о чем-то вдруг вспомнил: «Еще папа тогда был жив». Они помнят меня!
– А жена ваша с ними живет?
– Нет, они с мужем в Ленинграде – воспитывают сыновей.
– Тогда вы можете ей и не объявляться, чтобы не встревожить, только детям скажитесь. Детки ваши уже взрослые, вы с ними все можете решить промеж собой, они поймут.
– Знаете, воскресать, как и умирать, не очень-то легко.
Глава четырнадцатая
Из хроник Носителей Разума.
В шестой раз после Катастрофы Планета начала обходить греющую ее Звезду и прошла уже одну треть полной траектории. Система прогнозирования указывает: именно то, что Носители Разума считали величайшей Удачей эксперимента первобытных Выживших, может явиться препятствием к осуществлению наших замыслов.