Синий перевал
Шрифт:
А мысли Селивестрова в самом деле далеки от Бурлацкого и сделанных им открытий. Майор завершает очередное путешествие по району. Ищет Синий перевал. Не допускает мысли, что он, фронтовой офицер, отступит, не найдет то, что сумел найти покойный труженик Студеница.
Вчера вечером глубокий старик, хозяин дома, в котором остановился майор на ночлег, рассказал любопытную историю. Будто бы лет пятьдесят назад приходилось ему бывать в Татарском хуторе, что в тридцати верстах от Песчанки, и что удивил его имевшийся там колодец. Во всех селах колодцы глубиной до десяти метров, а этот гораздо глубже и якобы вода в нем была несказанно сладкой, какой старику ни до, ни после того нигде отведать не доводилось. Он так и говорил: «Сладкая».
Подобных историй Селивестров наслышался много, но проверка всякий раз гасила надежды. Рассказчики или что-то путали, или давали волю фантазии, или не понимали, о чем шла речь. Вполне могло случиться так и в этот раз, но Селивестров все-таки нашел в райземотделе дореволюционную карту и к глубокому своему удовлетворению обнаружил на ней Татарский хутор. На новых картах он назывался очень мудрено: деревня Зангартубуевка.
Верный своим привычкам, майор откладывать поездку не стал, и теперь вездеход ползет по ухабам к этой самой Зангартубуевке. Сзади сидят лейтенант Гибадуллин и Ваня Зубов. Путь лежит на юго-запад, а Селивестров намерен заложить там несколько поисковых скважин. Потому предстоит обследовать состояние подъездных путей, мостов, выяснить наличие квартир, электроэнергии… Да мало ли дел! Времени на лишние разъезды нет.
Утром произошла неприятная телефонная стычка с Батышевым. Директор опять-таки требовал ясного ответа: где строить насосную, куда тянуть магистральный водопровод, и Селивестров чувствовал себя скверно. Потом на несколько минут заехал Купревич и конфиденциально сообщил, что через две-три недели комплекс пороховых цехов будет полностью готов к пуску.
— Дело за вами, Петр Христофорович. Запасов воды в водохранилищах хватит ненадолго. Так что готовьте окончательное решение. Отступать уже некуда.
Селивестров понимал — некуда. В поселке и на территории комбината все водопроводы уже уложены в траншеи, засыпаны землей, установлены водоразборные колонки, смонтированы краны. Дело — за водой, которую сам Селивестров еще не знает, где взять.
Поэтому майор неразговорчив и хмур, хотя в машине весело. Молоденький шофер, Гибадуллин и Ваня Зубов оживленно обсуждают важное сообщение из Казани, где у помпотеха родился сын-первенец весом в три с половиной килограмма. Никто из них понятия не имеет — много это или мало, и по этому поводу в адрес папы-Гибадуллина сыплются добродушные подначки. Празднично настроенный родитель прощает юным спутникам нарушение субординации и грозится вырастить из сына если не Героя Советского Союза, то уж знаменитого генерала обязательно.
Бездетный Селивестров тоже не знает, много или мало — три с половиной килограмма, — и в глубине души немного завидует расхваставшемуся помпотеху. Это, однако, не мешает ему размышлять о загадке: что все же означает название Синий перевал?
Зангартубуевка оказалась небольшой деревенькой. Половина домов стоит с заколоченными окнами. Выбравшись из «виллиса», Селивестров долго озирается, удивляясь людям, покинувшим такое веселое, зеленое место. Сразу за огородами кучно теснятся белые березки, на отяжелевших ветвях которых набухают почки. Внизу (деревня на угоре), куда хватает глаз — деревья, кусты. Для полустепного края местность и впрямь нарядная.
— Кто у вас здесь может все колодцы показать? — поздоровавшись, обращается майор к вышедшей из ворот ближнего дома женщине.
— Дед Лука. Он тутошний, — подумав, отвечает она. — Вон на том порядке шестой дом с краю.
Дед Лука оказывается древним, замшелым, но чрезвычайно общительным стариком. Он, очевидно, радехонек приезжим людям. Охотно рассказывает и о себе, и о деревне:
— Точно. Хутор Татарским до гражданской войны назывался. Народ? Правдось, съезжает народ. Хлебушко ныне сеять негде стало. Как на грех, два года кряду по весне засуха. И буря за бурей — крыши с изб срывало. А уж голехонькая родящая-то земля, стало быть, вся в пыль…
— Что, весь плодородный слой сдуло?
— Сдуло, мил человек, сдуло. Не растет почти ничего. Лес корчевать некому — мужички на войне, в эмтээсе тракторишек тоже ничего, со скотиной поджились. Стало быть, какие семьи и разбрелись по соседним деревням, а кто в Песчанку…
— А вы почему остались?
— Дык как сказать… — дед грустно крестится. — Куда я с родного погосту? Деды мои, тятя с матерью, жена тутося схоронены. Два сына в гражданскую… Куда я от них? Даст бог, перебьюсь как-нибудь. Вон сноха да двое внучков на руках…
— Вы местный уроженец?
— А как же… Еще дед моего деда тутось поселился.
— Так… — Селивестров оглядывается, увидев сруб колодца, подходит к нему. — Это ваш, вы копали?
— Нет, тятя мой.
— Глубокий?
— Не шибко. Пять сажен. При мне рыли.
— Камни были?
— Нету. Сплошь глина, суглинок, супесь… Вон в огороде я сам копал. Тамося та же история.
— Вода солоноватая?
— Дык как сказать… Мы привышные. Вот только мало ее. Летом, стало быть, аж до дна вычерпываем. Угощайтесь, не жалко… Бадья на месте. Не хороним…
Ваня Зубов с Гибадуллиным извлекли ведро воды, набирают в бутылки пробы. Потом поочередно прикладываются к краю ведра. Прикладывается и майор. Вода и в самом деле чуть солоновата на вкус — такая же, как во всех колодцах Песчанского района. Сделав несколько глотков, Селивестров разочарованно отходит от сруба.
— Вода как вода… — бормочет дед Лука. — Вот в сабуровском колодце — енто да! В праздники, стало быть, на чай да на еду оттудова берем. Хоть и далече… Сладка водица!
— В сабуровском? — переспрашивает майор. — Где это?
— Енто на околице. Аж у старой поскотины.
— Вы не покажете нам?
— Можна. Отчегось не показать… — И дед Лука, опираясь на такой же, как он сам, почерневший, высохший березовый посох, семенит по улице, обходя редкие лужи.
Селивестров с надеждой глядит на его худую, сутулую спину и начинает волноваться.
— Глубокушший сабуровский-то колодец, — словоохотливо поясняет на ходу дед Лука. — Восемь лет тому, меряли мужики. Аж пятнадцать сажен! Сруб лиственный — лес издаля привезенный.