Синто. Героев нет. Тетралогия
Шрифт:
– Алекс не будет играть, - беседа перешла в другое русло.
– Ничего, у меня есть хорошие записи.
– Может, ты тоже захочешь подремать днем, - говоря это, он взял меня за руку и поцеловал запястье.
– Не исключено, - я попыталась мягко высвободить руку.
– Иди.
Разогнав своих дорогих, в прямом и переносном смысле, гостей, я записала письмо Бромерам и отнесла его Эзре для официальной пересылки. Он посчитал, что я слишком мягко обошлась с нарушителями, но вслух этого, конечно, не сказал. Потом я провозилась
Покончив с этим, я призадумалась, чем еще себя занять, и решила поискать Алекса. Хоть наш парк и был теперь самым безопасным местом в округе, следовало проверить сохранность столь неприспособленного к жизни гостя. Надо же - не умеет пользоваться оружием, что там уметь? С такими мыслями я направилась в парк, решила его не окликать, так интереснее и дольше буду искать, все равно делать больше нечего. Нашла я его в укромном уголке под деревом, возле маленького ключа, который, превращаясь в ручеек, заболотил поляну. Я еще в детстве, польстившись на высокую зеленую траву, попыталась на ней повалятся, но не тут-то было; хорошо, хоть не сильно порезалась об эту осоку. Я подошла и села немножко поодаль, там, где посуше. Какое-то время мы сидели молча, я рассматривала Алекса, а он наблюдал за осокой, которую шевелил легкий ветерок.
– Вы меня презираете?
– он застал меня врасплох этим вопросом.
– Нет, я слышала, как вы играете, Алекс; тот, кто это слышал, не может вас презирать - только удивляться.
– Удивляться? Чему?
– он развернулся ко мне.
– Откуда эта сила в вас берется и куда уходит.
Он понимающе кивнул и посмотрел на меня, как обычно смотрят при знакомстве, пытаясь определить, что за человек перед тобой; похоже, что только сейчас он увидел меня.
– И что думаете вы?
– поинтересовался он.
– Я думаю, вы боитесь управлять этой силой, боитесь, что, подчинившись вам, она уменьшится и уже не будет так ранить и шокировать. Вы больше всего боитесь, что ваш талант превратится в обыденность.
– Как странно встретить человека, который тебя понимает...
– сказал он сам себе.
– Я вас понимаю, Алекс, но не одобряю. Тем, что вы почти не играете, вы подрезаете крылья таланту, вы душите музыку, не даете ей света признания.
– Мне не перед кем играть, - сказал он оскорбленно.
– Вот как...
– теперь оскорбилась я; да что он о себе думает, кандидат в пациенты психлечебницы!
– Не обижайтесь, я не имел в виду вас, я говорю о гостях Дома...
Я бы могла ему высказать, что не в его силах меня обидеть, но вместо этого произнесла:
– Вы хотите сказать, что среди стольких людей не находится никого, кто бы понимал музыку и мог сопереживать? Мне не верится.
– Может, и находится, - он опять вскинулся, - но я не могу играть только потому, что этого от меня ждут, я не музыкальная шкатулка с кнопкой. Я не могу подстраиваться под чьи-то прихоти, как...- он осекся, поняв, что наговорил лишнего.
– Как кто? Как Эфенди?
– я разозлилась. Уж кто бы попрекал донжана его профессией, но только не неудачник - музыкант, живущий за его счет. Кто из них двоих проститутка, для меня вопрос не стоял, и так ясно. Я встала, развернулась и молча пошла к дому; надеюсь, этому уроду - и моральному, и физическому, хватит ума не попадаться мне на глаза.
Когда я зашла в дом, то услышала голос Эфенди, он о чем-то договаривался. Войдя в комнату, я засмотрелась на него. Черные брюки из м-замши не липнут к телу, но обрисовывают все, что надо, все синто такие носят, они очень удобные, я сама в таких, только светлых и более облегающих. Белая свободная рубашка с широким воротником - дань моде под восемнадцатый век дополетной эпохи и широкий шелковый темно-зеленый пояс подчеркивали его стройность, а высокий рост не давал широким плечам утяжелить фигуру. Мужчина, от вида которого у меня улучшается настроение, и, похоже, не только у меня.
– Я вспомнил, что бронировал лошадь на сегодня, - пока я медитировала, глядя на него, он успел закончить разговор.
– Давай попробуй... Не получится - ничего страшного, - добавил он лукаво.
Я улыбнулась на его подначку. Психолог дипломированный, понимает: мне нужны сильные впечатления, чтобы вытеснить мысли о прошлой ночи, а сидя дома, я их не получу. Что ж, не спорю, нужны.
– Когда?
– Прямо сейчас...Только Алекса надо предупредить.
– Не волнуйся, я попрошу Эзру о нем позаботиться.
Эфенди накинул длинный жилет из той же черной м-замши, а я переставила цвет армкамзола на темно-зеленый, как его пояс.
На семейном флаере мы добрались до ипподрома за полчаса, и я действительно получила массу впечатлений, причем сразу. При виде прекрасных лошадей - тонконогих и нервных, будто что-то вырывалось из них, не давая находиться в покое, мне подумалось, что Эфенди с его габаритами на них явно не будет смотреться. Когда привели нашего коня, я была просто в шоке, он оказался огромным. Огромным, но не тяжеловесным. Черный, со светлой гривой, широкой грудью, длинными ногами и очень умными глазами.
– Вороной, - заворковал, иначе не скажешь, Эфенди.
– Хороший, заждался?
– продолжал он, гладя ему морду.
– А вот познакомься, это Ара-Лин, покатаешь ее, она еще не умеет ездить.
Не шучу, конь покосился на него с видом 'кого ты мне тут подсовываешь'. Эфенди продолжал ворковать, уговаривая его. По каким-то ему видимым признакам он определил, что этот Вороной готов принять меня в седло. Только я не была уверена, что хочу туда, но отступать было стыдно. Когда я садилась, мы с Вороным насторожено косились друг на друга.