Синто. В одну и ту же реку. Часть 4. Чужие звезды
Шрифт:
Вначале она удивилась моим словам, потом задумалась, как будто взвешивая и что-то вспоминая, а потом еле заметно отрицательно покачала головой.
— Нет, алкоголь я не буду. Но вы правы… Выплеснуться надо, — задумчиво закончила она.
Не дождавшись продолжения разговора, я ушел в спальню и лег на свою половину. Викен еще какое-то время посидела в гостиной, а потом еле слышно прошмыгнула мимо меня в душ.
Я почти уснул под шум воды, когда раздался заглушенный крик, почти стон… Мне удалось убедить себя что это прислышалось во сне, как он повторился.
Боль, отчаяние, обида.
И
Это она. Она кричит!
Викен сидит скрючившись на полу, спрятав лицо в коленях, руками вцепилась в волосы и, кажется, рвет их. Подхватываю, уношу, она начинает отбиваться… хоть бы у нее не проснулись рефлексы бойца, иначе регенератор мне обеспечен. Но нет, она почти не дерется. Тело сотрясают рыдания. Закутываю ее в простыню, буквально пеленаю, чтоб не натворила лиха ни себе ни мне.
— Это ненадолго понимаешь? Ненадолго! — кричу я, — Банку снимут через две недели, если дурить не будешь.
— Почему? Опять… — доносится мне в ответ.
— Малышка моя, — я прижимаю к себе ее спеленатую, — Ну не достаются победы даром, солнышко моё. В этот раз пришлось заплатить тебе. За всё. За всех.
— Только на ноги встала… только человеком себя почувствовала… — она говорила не в силах справиться с рыданиями, тяжело и прерывисто втягивая в себя воздух, — И опять урод!.. Не тело, так лицо!.. Опять плавать «консервой»! Ты знаешь…, что такое лежать там…, на дне… и дышать через эти трубки…, а мышцы дергают… эти мерзкие стимуляторы?… Знаешь?
— Нет, малышка, не знаю. Но скоро придется узнать.
Она так удивилась, что даже замерла на какое-то мгновение.
— Почему?… придется…
Огромные удивленные глаза над… маской.
— Омоложение, — выдавил я из себя, — Мы обязаны…
Вот уж не думал, что когда-нибудь буду оправдываться по этому поводу.
Но дело было сделано — истерика начала затухать.
— В сорок, да?
— Да…
— Но это ненадолго положат, дня на два…
— Да…
«Думай о чем угодно малышка, но не об этом мешке на твоем лице и не о том, как ты с ним выглядишь.»
Дыхание ее почти выровнялось, но настроение не улучшилось, в таком состоянии можно часами лить слезы.
— Солнышко мое, ты же такая сильная… так чего вдруг? — я гладил ее волосы, почти придушив, настолько крепко прижимал к себе не давая отвернуться, отвести взгляд.
— Я не сильная. Я обычная! — вдруг выкрикнула она в ярости, — Обычная! И я…
Тут она оборвала себя и все же ухитрилась отвернуться.
Разговора не будет.
Я уставился на тонкую, изящную шейку… Эту шейку уже ломали… Дядя-любовник. Как ни странно, я его понимаю… Эта девчонка доведет до бешенства любого.
Я впился жестким поцелуем в место, где билась жилка, Викен тихо вскрикнула и выгнулась. Еще и еще раз… Наверное ничего не было слаще этой тонкой кожи и бьющегося в сладких конвульсиях тела подо мной.
Но она все же вырвалась, выскользнув из кокона, в который я ее спеленал.
— Отстань, — с каким-то непонятным страхом и неуверенностью произнесла она.
Я просто смотрел на нее. Не отстану, конечно же. Ни за что.
— Отстань! — уже тверже крикнула она, — Мне не нужна твоя жалость!
— ДУРА!!! — от моего крика задрожал визор на стене. — КАКАЯ жалость!?
Я схватил ее, ошалевшую от моих слов, и подмял под себя, прижимая ее руки
— Ты глупая-глупая девчонка…
И чтоб не успела ничего сказать, поцеловал с другой стороны такую же трепетную венку…
Просыпаться было немного страшно. Мало ли что взбредет в голову этой малахольной синто, возьмет и разобьет то маленькое и хрупкое счастье, родившееся этой ночью. Не открывая глаз я потянулся туда, где по моим расчетам должно было быть ушко и… наткнулся на что-то студенистое и неприятное. «Банка». Я открыл глаза, чтобы увидеть этот экзаменующий взгляд…
Ну я тебе покажу, экзаменатор!
Спустя секунду раздались крики
— Ай! Ай! Больно! Ты что с ума сошел!?
— Ты все поняла? — ласково спросил я.
На круглой упругой попке виднелись следы зубов.
— Хам! — она силилась удержать оскорбленное достоинство, — Не смей так больше делать!
— Ты тоже не смей так больше делать, — предложил я.
— Хорошо, — согласилась она.
— Хорошо, — эхом ответил я.
— Болит! — обиженно продолжила она
— Полечим!
После прилета на Святорусскую меня закрутили дела, а Викен надо было все же лечь в больницу, для быстрого и результативного восстановления. Но как только у меня появлялось «окно», я как восемнадцатилетний кадет несся к ней. Затащить в кладовку для невозможного ураганного секса или развлечь рассказом во время ее «плавания». Или просто посидеть и подержать ее за руки ничего не говоря, зная, что ей становится легче, когда я рядом, ведь регенерируемые ткани болят и немилосердно чешутся.
Представитель не вправе придавать такое большое значение какой-то девчонке-иностранке. А скрывать это сумасшествие я не мог, единственное, что оставалось — делать вид, мол, все несерьезно, и это лишь прихоть, развлечение и способ сбросить рабочее напряжение.
А напряжение было нешуточным. Ситуация очень осложнялась неопределенностью и нехваткой информации как с нашей стороны, так и с хинской. Хины не могли понять, какова роль коменданта безопасности Хунэ в происшедшем, был ли он нашим агентом с самого начала? Ведь это он убил всю команду десантовоза. А может, он месяцами снабжал информацией о работе «базы»? А может, он наврал о захвате Представителя? Хины терялись в версиях. И Восьмой с Двенадцатым, ответственные за ХИ, «танцевали на углях» то успокаивая и отрицая сам факт захвата нашего корабля, и мое пребывание на нем, то начиная туманно угрожать, когда хины зарывались.
Естественно, мне и Самарскому приходилось все время «консультировать» коллег, вычисляя и угадывая, что могут знать хины, а что нет. За всем этим мы с моим помощником упустили одну немаловажную деталь — отношения Викен и палача.
Когда я понял, что допустил банальную и, тем не менее, непростительную халатность в этом вопросе, то уже не успевал исправиться — не хватило буквально одного дня. Всего-то и надо было: расспросить Викен, а потом нагрузить Крутецкого и Лепехина, чтоб нашли подтверждение ее словам.