Сирены

ван Ластбадер Эрик

– Подожди, все совсем не так.

Дайна обернулась и посмотрела на него.

– Неужели? Ты лжешь! Ты не знал, что случилось, когда повстречался со мной в ресторане? Только посмей сказать мне это, и я плюну тебе в глаза!

Она увидела, как он задрожал, и кровь отхлынула от его лица не постепенно, а сразу в одно мгновение. Чувствуя, что его тело превратилось в сжатую пружину, она инстинктивно знала, что у него есть только один способ отреагировать на подобную ситуацию – насилие. Но именно поэтому она не могла остановиться, Стремясь

завести его еще больше и добиться ответа, который раз и навсегда показал бы его истинные чувства по отношению к ней.

– Я говорю серьезно, Рубенс. Оставь свое вранье для бизнеса. Ты так привык вертеть женщинами, как тебе того хочется, что уже не видишь в них людей. Ну а я – человек, и мне, черт возьми, не нравится, когда мне врут. Ты понимаешь, что со мной нельзя обращаться таким образом?

Казалось в воздухе между ними скопился электрический заряд, и одно неосторожное движение могло вызвать молнию, испепелившую бы весь мир: столь важен был этот миг.

– Ладно, – сказал он после паузы, длившейся целую вечность. – Это правда, так все начиналось. Мне позвонили через десять минут, после того как ты его прогнала...

– Спасибо за откровенность.

– Дай мне договорить! Ты сказала..., – он вновь попытался взять ее за руку, но Дайна обожгла его таким взглядом, что Рубенс тут же испуганно отдернул ладонь. – Может быть, нам обоим стоит слушать друг друга хоть иногда, а? Возможно, в этом кроется часть проблемы.

– Я не собираюсь стоять здесь и выслушивать твой жалкий лепет. – Она отвернулась. – Ты натренировался настолько хорошо, что уже сам не замечаешь, когда врешь. Истина не имеет для тебя ни малейшего значения. Истинно то, что выгодно Рубенсу в данный момент. Боже, даже не представляю, как я могла испытывать хоть какие-то чувства...

– Ну что мне сделать, чтобы убедить тебя? Дайна вяло улыбнулась.

– Не жди от меня какой-либо помощи в этом.

– И ты вот так запросто уйдешь?

– Почему бы и нет? Я здесь ничего не забыла.

– Если ты уйдешь сейчас, то не узнаешь наверняка.

– Поверь, Рубенс, я знаю.

– Я по-прежнему хочу, чтобы ты переехала ко мне.

– Перестань.

Наступила какая-то особенная напряженная пауза. Это было так, словно они вдвоем стояли на лесной поляне, лишенные не только одежды, но и заботливо взращенных в них пластов цивилизованности. Они оба застыли неподвижно, как каменные изваяния, и лишь зрачки чуть заметно перемещались, а ноздри раздувались, как у хищных зверей, принюхивающихся к запаху противника. Казалось, еще немного и они, оскалив зубы, зарычат друг на друга.

– Ты ведь не хочешь уйти на самом деле, Дайна, – если в его голосе и не звучала угроза, то по крайней мере, крылся намек на нее.

Она прекрасно знала, к чему он клонит, но не слишком испугалась. Понимая, насколько важна для нее роль Хэтер Дуэлл, она тем не менее твердо решила не отступать. В конце концов, сколько миллионов было уже потрачено на эту ленту? Слишком

много, чтобы он мог позволить ей покинуть съемочную площадку. Он просто сменил тактику. Точно так же, как он удержался от того, чтобы ударить ее минуту назад, он пойдет на попятный и здесь.

А если это не блеф? Он обладает властью. Он может лишить ее роли. Что будет с ней? Если б она была мужчиной, ничего этого не произошло бы. Сила и власть. Вот чего ей не хватает.

На мгновение ее решимость поколебалась, но новая мысль придала Дайне мужества: если она уступит сейчас, то все повторится еще и еще раз. Она никогда не выберется из западни и не обретет власти.

– Ты не выкинешь меня из картины, – сказала она твердо, подумав про себя: «Это единственный для меня способ защитить себя».

Лицо Рубенса превратилось в ничего не выражающую маску.

– Ты слишком сильно хочешь сыграть эту роль, Дайна. Она нужна тебе.

– Я скорее пойду к Теду Кесселю, чем позволю тебе унижать меня.

– Отлично. – В его голосе прозвучали особые, не слышанные ею прежде нотки. – В таком случае ты отстраняешься от съемок.

На мгновение ей почудилось, что ее сердце перестало биться. Не ослышалась ли она? Не сон ли это? Но нет. Она ошиблась в расчетах, и Рубенс, как и она, решил идти до конца.

Она повернулась молча и пошла к двери, ведущей в холл. Ее блуждающий взгляд упал на изображенного на полотне Эль Греко старика, чье узкое, длинное лицо было наполнено какой-то сокровенной мудростью, а спокойные проницательные глаза словно следили за каждым ее движением.

Сердце Дайны разрывалось на части. Слезы, собравшихся в уголках ее глаз, застыли неподвижно, точно она усилием воли не позволяла им скатиться вниз по щекам. Она могла позволить старому испанскому еврею с портрета видеть ее позор, но Рубенсу – никогда.

Ей вспомнилось другое пережитое ею унижение и то время, когда она заперлась внутри себя от всего мира, и мучения ее стали совсем невыносимыми. Ища утешения, она в отчаянии вглядывалась в лицо старика. Однако он не мог протянуть ей руку, прикоснуться к ней, он всего лишь молча смотрел на нее, и во взгляде его выразительных глаз она прочитала простую, ясную мысль: «Я выжил несмотря ни на что. То же самое будет и с тобой».

Она уже стояла на пороге гостиной, когда услышала тихий голос Рубенса, доносившийся до нее словно из иного мира.

– Пожалуйста, вернись. Я погорячился. Дайна, не отрываясь, продолжала смотреть в глаза старика.

– Ты не можешь простить меня?

Она обернулась.

– Почему тебе надо обязательно быть таким жестоким? – слезы все еще блестели в уголках ее глаз; она не забывала об этом. – Зачем ты сказал мне это?

– Ты победила. Разве ты не видишь?

– Победила? Это не поединок.

– Нет, – спокойно возразил он. – Вся жизнь ничто иное, как поединок. – Рубенс говорил тоном учителя, обращающегося к школьнику. – Ты знаешь сама.