Сириус. История любви и разлада
Шрифт:
Томас убеждал, что девочке не будет никакого вреда, и что дружба между ребенком и сверх-собакой пойдет на пользу обоим. Он горячо отстаивал мысль, что самые ценные отношения в обществе возникают между наиболее различными умами, способными, при том, к взаимной симпатии.
Пожалуй, стоит отметить, что Томас, не одаренный особыми способностями к симпатии, умом сознавал ее важнейшее значение для общежития. Будет особенно интересно, уверял он, наблюдать за развитием столь сложной и многообещающей дружбы. Конечно, дружба могла и не возникнуть. Возможен был и антагонизм. Безусловно, Элизабет потребуется большой такт, чтобы не позволить девочке подавить собаку множеством человеческих преимуществ, в первую очередь — наличием ловких рук и превосходного, недостижимого для собаки зрения. Да и вся обстановка, в которой живет человек, неизбежно окажется чуждой и неудобной для собаки, может стать причиной
Томас просил жену держать в уме еще одну важную мысль. Разумеется, никто не может предвидеть, каким образом станет развиваться собака. Сириус, возможно, никогда не достигнет человеческого уровня мышления. Но вести себя с ним следовало так, словно это неизбежно случится. То есть, очень важно было воспитывать его не как домашнее животное, но как личность, индивидуума, которому в свой срок предстоит активная самостоятельная жизнь. Для этого следовало поощрять свойственные ему способности. Пока он, как выражался Томас, еще «школьник», интересы у него, как у всякого школьника, естественно, будут примитивными и варварскими, но при этом весьма отличными от интересов юного человека. Ему необходимо будет упражняться в обычных собачьих занятиях, таких как беготня, охота, драки. Однако позднее, когда интеллект откроет ему доступ в человеческий мир, Сириусу нужны будут «человеческие» занятия, и, разумеется, уход за овцами обеспечит его ремеслом, ведь умственно он превзойдет самую умную овчарку.
Имея в виду такое будущее, его следует растить «крепким как кремень и дьявольски сильным». Элизабет всегда заботилась о физическом развитии своих детей, однако Сириусу со временем придется столкнуться с условиями, в каких не жили и самые закаленные спартанцы. Приучить его к подобным условиям будет не просто. Элизабет должна так или иначе приохотить его к простой жизни, научить гордиться своей природой, а позднее — работой. Это, конечно, не в раннем детстве, но подростком он должен по собственной воле искать трудностей. А еще позднее, созрев умственно, он, возможно, откажется от призвания пастуха ради более серьезных целей. И все же его юность не должна пройти в праздности. Сириус смолоду должен крепко стоять на своих ногах.
Элизабет не разделяла восторженных надежд мужа на будущность Сириуса. Она, не убедив Томаса, выразила опасения, что жизнь этого лишенного цельности существа будет вечной душевной мукой. Тем не менее она, в конце концов, решилась на участие в опыте и соответственно выстроила свои планы.
Глава 3
Младенчество
Еще не выучившись ходить, Сириус показал себя не менее смышленым, чем была в колыбели Плакси. Однако уже тогда он начал страдать от отсутствия рук. Плакси играла с погремушкой, и он тоже играл со своей, но его младенческие челюсти не могли сравниться с ловкостью маленьких ручек Плакси. Уже тогда его любопытство к первым игрушкам отличалось от страсти к уничтожению, свойственной щенкам. Встряхивая погремушку, он внимательно прислушивался к звукам, временами замирая, чтобы насладиться различием между шумом и тишиной. Примерно к тому времени, как Плакси стала ползать, Сириус начал ковылять. Всякий мог видеть, как гордится он новым умением и как радуется расширившемуся кругозору. Теперь у него было преимущество над Плакси: его способ передвижения подходил для четвероногого создания лучше, чем ползание — для двуногого. К тому времени, как она встала на ноги, щенок, хоть и спотыкаясь, освоил весь двор и сад. Когда девочка, наконец, перешла к прямохождению, Сириус явно восхитился и пытался подражать ей, настойчиво прося помощи. Но вскоре он понял, что эта игра — не для него.
Между Плакси и Сириусом уже тогда завязалась дружба, которая так сильно определила всю их будущую жизнь. Они вместе играли, вместе ели, их вместе мыли, и озорничали или бывали паиньками они, обычно, тоже вместе. Если один болел, другой скучал в одиночестве. Когда один ушибался, второй сочувственно ревел. Что бы ни затевал один, второй пытался повторить его попытку. Когда Плакси училась завязывать узелки, Сириус приходил в отчаяние от своей неспособности. Когда Сириус, наблюдая за жившей в семье суперовчаркой Гелертом, научился задирать ногу на столбы, оставляя свои визитные карточки, Плакси далеко не сразу признала, что этот обычай, вполне подходящий для собак, не совсем подобает маленьким
Отсутствие у Плакси «социального чутья», каким был наделен Сириус, уравновешивалось его неуклюжестью в строительстве. Плакси первой познакомилась с радостью построек из кубиков, но вскоре и Сириус, пристально наблюдавшей за подругой, принес кубик и неловко водрузил его на грубую стену, возведенную Плакси. Стена тут же рухнула. То был не первый строительный опыт Сириуса: его однажды застали за выкладыванием треугольника из палочек — тогда он остался весьма доволен своими успехом. Ему пришлось учиться так обращаться с кубиками и куклами, чтобы слюна и младенчески-острые зубки не портили игрушек. Он уже тогда восхищался руками Плакси и многообразием их применения.
Обычный щенок проявляет к играм умеренное любопытство, но не пытается строить. Любознательность Сириуса была неустанной, а временами на него находила страсть к конструированию. Он чаще напоминал поведением обезьяну, чем собаку. Отсутствие же рук он воспринимал как обузу, с которой упорно учился справляться.
По мнению Томаса, неудачи в строительстве были вызваны не только отсутствием рук, но и слабостью собачьего зрения. Сириус долго учился различать визуальные образы, в которых Плакси разбиралась совсем маленькой. Например, он далеко не сразу стал различать аккуратно свернутую в мотки бечевку и спутанные клубки, какими в большинстве домов Гарта наполнены мешки для веревок. Широкие овалы Сириус не отличал от кругов, широких прямоугольников — от квадратов, он путал пятиугольники с шестиугольниками и углы в шестьдесят градусов — с прямыми углами. В результате с кубиками он то и дело ошибался, чем злил Плакси. С возрастом пес отчасти исправил этот недостаток упорными упражнениями, и все же до конца воспринимал формы весьма приблизительно.
В детстве он не подозревал, что его зрение несовершенно, и все неудачи в строительстве приписывал отсутствию рук. В самом деле, навязчивая тоска по рукам угрожала поглотить его разум, тем более в раннем детстве, когда Плакси любила посмеяться над его беспомощностью. Несколько позже ей внушили, что бедняга Сириус не виноват в своем несчастье, и ему надо помогать. С того времени между ними завязались удивительные отношения, в которых руки Плакси воспринимались почти как общее имущество, наравне с игрушками. Сириус вечно прибегал к подруге за помощью в делах, с которыми не справлялся сам: открыть коробку или завести заводную игрушку. Да и сам он развил в себе поразительную «рукастость», действуя передними лапами и зубами. Завязывать узелки на нитках он так и не научился, но со временем умел завязать веревку или толстый шнур.
Плакси первая начала понимать речь, но Сириус не далеко отстал от нее. Когда девочка заговорила, он часто издавал странные тихие звуки, подражая, по-видимому, человеческим словам. И приходил в отчаяние, когда его не понимали. Стоял, поджав хвост и жалобно скуля. Плакси первая увидела в его отчаянных усилиях способ общения, но со временем и Элизабет начала понимать щенка и понемногу стала находить в каждом ворчании и визге эквивалент звуков языка. Сириус, как и Плакси, начинал с младенческих односложных словечек, которые мало-помалу превратились в собачий или сверх-собачий, но вполне грамотный английский. Его пасть и гортань были настолько чужды речи, что даже когда пес усовершенствовался в этом искусстве, посторонний не заподозрил бы в его странном ворчании человеческого языка. Однако для каждого звука у него был собственный эквивалент. Согласные иногда трудно было отличить друг от друга, но Элизабет, Плакси и остальные члены семьи понимали его так же легко, как друг друга. Я описал его речь как сочетания ворчания, визга и поскуливания — это упрощение, но в сущности верное. Он говорил мягко и точно, с плавной напевностью.
Томас, разумеется, невероятно вдохновился развитием речи у собаки, видя в том верный признак вполне человеческого интеллекта. Маленький шимпанзе, воспитанный в семье, развивался вровень с приемной сестрой, пока та не начала говорить, а с тех пор отстал — примат даже не попытался использовать слова.
Томас решил вести постоянные записи. Он обзавелся необходимой аппаратурой для изготовления граммофонных пластинок и проигрывал разговоры между Сириусом и Плакси. Этих записей он не показывал никому, кроме членов семьи и двух самых доверенных сотрудников: профессора Макалистера и доктора Биллинга. Те своим влиянием обеспечивали финансирование опыта и были посвящены в тайну Томаса. Несколько раз тот приглашал для осмотра Сириуса видных биологов.