Сирийский экспресс
Шрифт:
– Якщо кращі генії людства – українці, значить наш флот найкращий! Україна це ваша матка, а ви її дітки-бджоли!
Присутствующие, слушая рассказы Подковы, чесали затылки, однако записываться в ряды последователей Ноя не торопились.
Подкова меж тем неистовствовал:
– Хто прийме українську присягу, того на небесах чекатимуть райські кущі, а хто залишиться в російському флоті, того чорти будуть смажити на сковорідці!
– А гурии будут? – иронично поинтересовались из задних рядов.
Подкова подвоха не понял. Прищурив глаз, он оценил текущую ситуацию в райских кущах, а затем клятвенно ударил себя кулаком в грудь:
– І гурії будуть і інші
После чего, вздохнув, добавил ритуальное:
– Росія – це Мордор, Україна – це Європа!
Вечером Подкова отметился в кабаке «Пир духа» в компании местной певицы Розы Кривопучко, по прозвищу Доска почета, т. к. на ней в разное время побывали многие лучшие люди флота. Пела Роза не очень, зато даже очень выделялась большой возбуждающей грудью. Подкова был нетрезв, плясал гопак, кричал о соборности незалежной и, подпрыгивая от нетерпения, отказывался идти в туалет, требуя, чтобы тот немедленно переименовали в «требник». Закончилось все трагически – Роза Подкову кинула, умчавшись в ночь с подвернувшимся лейтенантом, а политкомиссар, проиграв битву за «требник», «рясно обмочився». На этом агитация в военно-морские силы Украины на бригаде, собственно, и закончилась. На следующий день, не попрощавшись, Клим Подкова убыл во Львов.
К следующему утру погода начала быстро свежеть. Море покрывалось уже не отдельными барашками, а мощными пенными гребнями.
– Человек за бортом справа! – раздался внезапно истошный крик.
«Этого еще не хватало! – только и успел подумать Шубин. – Вытащу, самолично убью заразу!»
– Право на борт! Включить прожекторы! Искать упавшего!
О том, что на среднем ходу в открытом море да еще в такую погоду найти и спасти упавшего за борт – это один шанс из ста, он решительно запретил себе и думать.
– Спасательные средства за борт! Расчету БЛ в лодку! БЛ к спуску! – продолжал он командовать чисто автоматически.
К огромному счастью, сигнальщик заметил барахтавшегося вдалеке среди белых водяных гребней.
– Сигнальщик, наблюдать за упавшим! Осветить упавшего прожектором!
Обнаружение утопающего уже было настоящим чудом, учитывая обстановку. Теперь все зависело от того, успеет ли упавший человек продержаться до того времени, пока к нему подоспеет помощь.
Боевую лодку уже готовили к спуску на кран-балке.
Так как выпавший быстро оказался за кормой «Костромы», Шубин с помощью машины левого борта совершил циркуляцию вправо. С приходом корабля на обратный курс привел барахтавшегося в волнах на носовые курсовые углы, после чего застопорил машину и погасил инерцию хода. На все про все ушло несколько минут.
– Как там наш пловец? – не без тревоги запросил сигнальщика.
– Пока держится, товарищ командир! – ответил тот.
Спуск лодки боцман Кулаков произвел с ювелирным мастерством. Едва ее днище коснулось воды, уже затарахтел мотор, и «бээлка» под управлением боцмана сразу же помчалась к борющемуся за жизнь человеку.
Вооружившись биноклем, Шубин безотрывно смотрел то на появлявшуюся, то исчезавшую среди разводьев пены голову, с замиранием думая, что вдруг в следующее мгновение ее уже не увидит. Тревожило и то, что волны относили упавшего все дальше и дальше от «Костромы». Вот лодка наконец подскочила к плававшему, вот Кулаков подцепил того за шиворот отпорником, потом матросы схватили за руки и втащили в лодку. Развернувшись так, что едва не была накрыта волной, «бээлка» помчалась обратно.
– Приготовиться к подъему лодки! Доктора на правый шкафут!
– Эшафот будем готовить? – мрачно
Шубин промолчал.
Упавшего быстро подняли и сразу же, в сопровождении корабельного врача, потащили в медицинскую часть. «Кострома» немедленно легла на старый курс и, наверстывая упущенное время, дала полный ход.
Через минуту заместитель командира по работе с личным составом Алексей Матюшкин доложил:
– Упавший является водителем «скорой помощи», после прибытия на борт был проинструктирован и даже расписался о соблюдении всех корабельных правил, в том числе о запрете появления в штормовую погоду на палубе, но, несмотря на это, решили с еще одним водителем полюбоваться штормовым Черным морем. Хорошо, хоть второй не улетел, а поднял шум.
В ходовую поднялся доктор Рустем Еналеев.
– Как состояние утопленника? – с деланым спокойствием спросил Шубин.
– Охлаждение организма налицо, но мужик здоровый, а потому после растирания и пары стаканов «шила» жить будет. Однако задета не только кора головного мозга, но и, так сказать, сама его древесина!
– После падения? – не понял Шубин.
– После рождения! – со значением ответил Рустем.
– Повезло водиле, не иначе как в рубашке родился. Вручи ему на память о чудесном спасении теплый тельник, пусть нас помнит!
– Ага, товарищ командир, как тельник подарим, так и все остальные водилы разом головой вниз в море и побултыхаются в погоне за легкой наживой! – улыбнулся Рустем.
– А ты скажи, что это у нас последний, остальным только чугунные балясины, чтобы долго не мучились! – в тон ему ответил командир.
Доктор ушел, а Шубин некоторое время приходил в себя от пережитого, смотрел, как по стеклу окна ходовой рубки весело бежали вниз струйки дождя. Вначале их было мало, но вскоре они уже сплошным потоком заливали все стекло.
Вообще-то в обычное время на большие десантные корабли медицинским работником назначали фельдшеров в мичманском звании. Однако на корабли «экспресса» ввиду возможного начала в любой момент боевых действий часто прикомандировывали дипломированных врачей.
Что касается капитана медицинской службы Рустема Еналеева, по кличке Сбитый летчик, был он не только первоклассным хирургом, но и оригиналом. Парень он был боевой. За плечами дока были дизельные и атомные атомоходы, две операции по удалению аппендицита на боевой службе и многое другое. При этом Рустем отличался поразительным упрямством и абсолютным отсутствием чинопочитания. Эти его качества, помноженные на огромную любвеобильность, включавшую помимо множества мимолетных романов три или четыре женитьбы (сколько точно, док сам постоянно путал), поставили жирный крест на его карьере. В интимной жизни Рустем был мужчина достаточно скрытный. О том, что у него случился оргазм, девушки обычно узнавали только по двум полоскам на тесте… Но из-за умения энергично орудовать скальпелем до поры до времени Рустему многое прощалось. Только тогда, когда он обрюхатил дочку одного из североморских адмиралов и наглым образом отказался идти с ней под венец, заявив, что еще не нашел той единственной, которой навсегда отдаст свое медицинское сердце, только тогда был адмиральским пинком выброшен он на заштатную береговую базу под Новороссийск. Тогда-то в припадке меланхолии Рустем и вытатуировал на члене понравившуюся ему в одном американском фильме сакраментальную фразу «Приглашаю на борт!» Татуировка производила магическое впечатление на всех его новых подруг, снискав доку славу первого плейбоя окрестных мест.