Сирота
Шрифт:
– Кстати, да. Поместье у Петра славное. И населенное добро.
– Почему? – спросил воевода.
– Что почему? – удивился сотник.
– Почему оно населено добро? Все мы пострадали от татар. Все кто-то кого-то лишился. А Петра, что?
– Он сказывал, что сумел всех схавать по оврагам.
– И зерно с прочим имуществом?
– Видно так.
– И татары их не нашли?
– Так у него поместье в низовье Упы. Они туда если и заглядывали, то мельком. Повезло ему. А так-то да. Землянки они порушили.
– А посевы?
– Не успели.
– Дивно… а ведь он, вроде бы, первым про татар прознал.
– Так и есть. Но его люди были
– Как что? Крестьян сохранил. Грабежей почти избежал. Да и тут, на посаде, так оказалось, что он словно ждал их. Оттого в кремль быстро все перенес.
– Мы все ждали.
– Но успел все сделать чин по чину только он.
– Нет, – покачал головой один из уважаемых помещиков. – Петр не мог с татарами быть в сговоре. Не такой он человек. Да и отец его погиб от их сабли. В бою с ними он был особенно лют.
– Может и так… – согласился воевода.
– Однако же поместье его – добрая землица. Ее ему и нарезано щедро, и людишками заселена.
– А что с вдовой делать? По миру пускать?
– А что мы с бабой не справимся?
– С одной-то? – усмехнулся воевода. – А с жинками своими вы что делать будете? В церкви шапку снимать не стыдно будет? С проклеванными плешками то?
– Шуткуешь?
– Да куда уже там? Выкидывать Евдокию на улицу никак нельзя. Иначе бабий бунт грянет [61] , а он пострашнее посадского волнения. Но, ежели признаем Петра татем, то придется.
61
«Бабий бунт» в данном случае не нужно воспринимать в прямом смысле слова. В данном контексте это означает, что испуганные жены попросту «съедят» или «вынесут» мозг своим мужьям, опасаясь повторения сценария Евдокии в отношении их. Поэтому воевода про проклеваную плешку и шутит. Нельзя недооценивать способности милых дам в данном вопросе. Природа не наделила их силой, поэтому они используют другие приемы и способы отстаивать свои интересы.
– Ну Андрейка… ну мерзавец… – покачал головой один из сотников. – Заварил кашу.
– Это мы еще не знаем, какие у него дела с церковью и какого беса в Тулу прибыли огненники. – грустно усмехнулся воевода. – Так что каша у него вышла на загляденье. Не только из крупы, но и с салом, солью и прочим. Теперь ей главное не подавиться.
– Может он от ран умрет?
– И что это изменит? С живым-то полегче будет. Да и воин из него добрый растет. Видели, как он Петра расписал? О! А я видел. Что дитя неразумное. Даже той поганой сабелькой, что у Прошки была. Знал стервец о том, что она не выдержит сильного удара. В общем – я бы против него раз на раз не пошел бы. И это сейчас. А что будет дальше? Верно дарование к делу воинскому, что у Прошки имелось, у Андрейки усилилось. Тем более, что не он эту кашу заваривал. Он лишь уперся рогом и не стал, как телок на поводу идти. Если бы Петр палку не перегнул, все бы обошлось. А он, дурень, увлекся. Ему бы и долг спрашивать не следовало вот так. Но жадность взыграла. Что поделать. А кто без греха?
– Что воин славный – это добре. А жить с таким колючим да зло…чим человечком то как? Не будет ли от него больше бед, чем пользы?
– Ой ли? Краска у него кончилась. Денег особых тоже. Будет жить да службу служить как все. Рано или поздно окажется в долгах. Ничего особенного.
– А кончилась ли она? – спросил один из сотников.
– А откуда она вообще взялась? Может Прохор тайной торговлишкой промышлял? Ведь Андрейка с купцами знается.
– А кто с ними не знается?
– И все же – откуда краска?
– Андрейка сказывает, что не ведает. И в это я вполне верю. Мал он был, чтобы в таких делах участвовать. А Прошка преставился. И вообще, – хлопнул по коленке воевода. – Это неважно все. Вот что с вдовой и дочкой Петровой делать?
– А может признать их поединок Божьим судом и ограничиться долговой тяжбой?
– Уже не получится. Ежели до царя известие о волнениях дойдут, то он строго спросит. А прежде людей своих пришлет все разузнать.
– Тогда получается, что Петрову семейству… – начал говорить один из участников совещания.
И они сосредоточились на этом вопросе. Весьма и весьма серьезном. Потому что жены их не поймут, если их уважаемые мужи лишат Петрово семейство части поместья для дожития и обложат крупными штрафами, по сути выгнав на улицу. Преступление ведь Петра переходило в такой подаче из частного долгового спора, в совершенно иную плоскость. Получалось, что тот обманом ввел общество в заблуждение и хитростью выманил у воеводы достаточно крупную сумму денег. А потом еще и разбоем занимался прямо в пределах города. Такие дела «заминать» можно, если о них широко не известно. Тут же уже поздно…
Андрейка же в это самое время сидел в одной из комнат терема воеводы и думал о том, как ему получше сбежать. Его по непонятной для него причине посадили не в холодную, как воевода публично распорядился, а просто заперли в какой-то комнатушке. Дверь была просто прикрыта, но там постоянно кто-то терся.
В самой комнате было все захламлено самым основательным образом. Прежде всего имелась пара сундуков с тряпьем и несколько бочек с чем-то. Остальные вещи были просто свалены кучами, иной раз внушительными. Сундуки же стояли рядом и на них ему кинули несколько шкур, чтобы не так жестко было. И ушли, не оставив ни поганого ведра, ни еды. Что, в общем-то было нормально. В те годы преступники вполне мог умереть в холодной от голода, так как кормить их было не обязательно. Чем нередко пользовались, затягивая рассмотрения неудобного дела… а потом его рассматривать уже не требовалось, так как обвиняемый преставился.
Он прокручивал в голове всю дорогу сюда. Планировку кремля. Возможные пути отхода. И надеялся на то, что Устинка с Егоркой все еще не сдались властям или сбежали. А значит там, у них в лодке оставалась кольчуга с мисюркой, копья, щиты и сулицы с луком. А еще более пятидесяти рублей. И главное – прорваться туда, к ним, да утечь по реке в неизвестном направлении.
Оставалось понять – как.
Оружия у него не было. А тот человек, что стережет его, наверняка вооружен. Более того, этого товарища без всякого сомнения предупредили о том, чем закончился исход поединка его, Андрейки, с Петром.
«Что же делать?» – прозвучала в очередной раз, пронизанная отчаянием мысль в его голове.
Немного помедлив, он встал с сундуков, на которых лежал. И попытался их открыть. Но на каждом имелся массивный навесной замок. Обшарил всю комнату и почти было уже отчаялся, когда случайно не наткнулся на старый топор, который лежал в ворохе «хлама» в углу. Причем, судя по всему – боевой, так как лезвие его было узким. Почему его бросили тут – не вполне ясно. Возможно из-за трещины на обухе. Возможно по какой-то иной причине. По той же из-за которой здесь валялось несколько овчин, порванный тегиляй и еще куча всякой всячины.